– Дома попьёшь.
Всю дорогу Маша ощущала неудобства: то яркое солнце слепило глаза, то жажда одолевала, заставляя ребёнка чувствовать сухость во рту. В салоне настолько душно, что по спине потекли капельки пота, зачесались шея и голова.
– Точно вшей нет? – обратив внимание, как дочка чешется, Ира сморщилась.
– Да точно, точно, – насупилась девочка, положив руки на колени.
Наконец автобус притормозил у поворота на просёлочную дорогу. Осталось всего ничего – почти километр пешком до Починка – и ты дома. Лёгкая доля волнения одолевала Машу. Вот-вот она увидит Катюшу и братьев – такая радость!
– Сегодня надо сено переворошить, – выдала вдруг Ира, перешагивая через выбоины. – Мне некогда, Катя не справляется, от Егора толку нету – лодырь, а Федька мал ещё. Вечером на картошку пойдём. Поросла зараза – бурьян по пояс. Устаю, сил моих нету.
Маша слушала мать, представляя заросшую усадьбу. В голове предстала картина, будто ботву картофеля обхватили длинные «лапы» крапивы, прижав своей колючей листвой светло-зелёные ростки. Б-р-р, противный сорняк. Маша всей душой ненавидела крапиву с тех самых времён, когда мать отходила ею по рукам за орущего Федю. И неважно, что Федька сам виноват. Нечего было приставать к Белянке, вот она его ткнула своим мокрым носом. Хорошо, что не рогами. Представив, как коза мотает саблевидными наростами, девочка улыбнулась.
– Чего лыбишься? – Ира заметила улыбку и приняла её за издёвку. – Или ты думаешь, сменила место жительства, так матери помогать не надо?
– Я? – Маша подняла голову. – Не-ет.
– То-то же, – строгий голос матери держал в напряжении. – Кто не работает – тот не ест.
Вот это новости! Кто это сказал? Откуда у мамы такие речи? Никогда в доме Титковых никто так не говорил, даже батька.
Вот и дом показался за высокой берёзой, растущей у дороги. Ох, душа запела соловьиной трелью. Маше хотелось сорваться с места и ринуться к калитке.
– Ну, беги, беги, – Ирина будто прочитала мысли дочери. – Только дверью не стучать! – крикнула вдогонку.
Девочка бежала, не чувствуя ног, втягивая через нос тёплый воздух и запах садовых цветов.
– Катька! – крикнула через калитку, не успев открыть.
– Ма-а-ша-а! – сестра выбежала из сарая, узнав родной голос.
Переполненная счастьем девочка забыла о куриных яйцах, бросив небольшое ведёрко на землю. Не выдержав силу земного притяжения, несколько яиц раскололись, обнажив содержимое.
– Маша, – Катюша обхватила руками сестричку. – Я так скучала, так скучала…
– Я тоже, – Мария прижимала сестру, чувствуя, как колотится её сердце.
– Ты больше не уедешь? – с надеждой в голосе спросила Катя, уставившись в глаза Марии.
– Я на всё лето приехала, – Маше не хотелось думать об отъезде. – А где Егор и Федя?
– Егорик на речке, а Федька спит, – нахмурилась Катя, отпустив сестрёнку. – У нас батька новый.
– Какой батька? – удивилась Маша.
– Дядя Митя. Он тоже спит, так что ты потише, а то мамка заругает, – Катя посмотрела вокруг себя и чуть не заплакала, заметив опрокинутое ведро у сарая. – Яйца! Ой, что сейчас бу-удет.
К детям подошла мать и сразу обратилась к Кате:
– Всё сделала, как я сказала?
Катюша громко глотнула, а потом кивнула головой, пытаясь не смотреть матери в глаза.
– Сейчас яичницу нажарю, и сядем обедать, – Ирина вошла во двор. – После – я на ферму, а вы сено ворошить.
– На какую ферму? – задалась вопросом Маша.
– Мамка коров доить ходит, – шепнула Катя. – Давно уже. Нашу Зорьку отдали, а молочка хотца.
