– Немаленький, это я тебе, как отец, говорю.
– Ты не мой отец, – Егор нахмурил брови и вышел на улицу.
– А нашего папку Васькой звали, – поддакнул Федя, покачивая ножками.
– Теперь я ваш папа, – не поднимая головы, отчим продолжил чистить картошку.
Примерно через полчаса Ирина вернулась с фермы. Снимая на ходу косынку, плюхнулась на табурет и положила одну руку на стол.
– Руки ломит, – сказала вслух и вздохнула. – Зорька не признаёт после того, как я её сдала. Лягает копытом и смотрит, как на врага народа.
– С характером, – перемешивая картофель в сковороде, поддержал разговор Митя.
– А девки где? – спохватилась мать, понимая, в доме стоит полная тишина.
– Устали, спят.
– Куда спать? – заговорила Ира громким голосом. – Картошку полоть кто будет? Поросла, не прорастёт!
– Я дополю. Там осталось всего-то борозд пять или шесть.
– Мить, может, местами поменяемся, а? Ты будешь гряды полоть, на дойку ходить, вязать, а я…
– Унизить меня хочешь? – муж изменился в лице. – Всё с бабой сравниваешь?
– Не-не, – Ира поняла: если сейчас продолжит в том же духе, то и этого мужика потеряет. – Митенька, ну ты чего? Обиделся? Да я ж тебе только добра желаю. Не гоже мужикам на усадьбе спину ломать…
– А без работы сидеть – самое то, – выключив керогаз, Митя сел на свободный табурет.
– Не переживай ты, устроишься. Лето длинное.
– А жизнь – короткая. Приехал, как нахлебник…
– Никогда так не говори, – Ирина взяла мужа за руку. – Никакой ты не нахлебник, вона сколько по дому делаешь. У других мужики в хате только командовать могут, а ты у меня другой: заботливый, детишек любишь.
– Кусок в горло не лезет. У тебя четверо, а тут я ещё… – Митя совсем загрустил, стыдясь своего положения.
– Не переживай, всем хватит, – задумчиво сказала Ирина.
В этот вечер поход на усадьбу сорвался. Девочки так умаялись, что проспали до следующего утра.
– Вставайте, сони, хватит дрыхнуть! – мать готовила завтрак. – Быстрей! Скорей! Пока солнце высоко, надо по картошке пройтись.
– А что, уже утро? – Катя села на кровати.
– Ой, – спохватилась Маша, протирая заспанные глаза.
Катюша спрыгнула на пол и выскочила в кухню.
– Мама, а чем это так вкусно пахнет? – устроилась на табуретке, вытянув шею.
– Оладьи, – Ирина помешивала тесто деревянной ложкой в алюминиевой кастрюле.
– М-м, – Катя прикрыла глаза и облизнулась. – Каждый день бы их ела.
– Каждый день не получится. Зато я знаю, где хорошо кормят.
– Где? – девочка распахнула ресницы и подняла брови ко лбу.
Ирина поставила кастрюлю на стол и облокотилась о столешницу.
– В интернате. Хочешь туда поехать вместе с Машей? – задала вопрос полушёпотом.
– Насовсем? – насторожилась девочка.
– Ну, почему же? Будете приезжать на каникулы. Сама видишь, летом много работы по хозяйству, а зимой здесь делать нечего.
– Хм, – задумалась Катя, вспоминая рассказы сестры о беззаботной и сытой жизни в казённом учреждении. – А я жить вместе с ней буду?
– С ней, – слукавила женщина и выпрямилась. – Ты пока никому об этом не говори, а как придёт время уезжать – расскажем вместе. Вот Маша обрадуется.
– А почему не говорить?
– Мальчишки за вами увяжутся, а их не возьмут – маленькие ещё. Будут плакать. Ты уже большая, понимать должна.
Катюша встала на ноги и улыбнулась. Ох, как будет здорово, когда она переедет в интернат! Там и конфеты дарят, и оладьи пекут, а ещё очень много детей – вот весело-то будет! Воспитательница добрая, не то, что Агриппина Марковна – очень уж привередливая, до каждой буковки доколупается, а потом ещё и ругает при всех. А в интернате никто ругать не будет. Спать ложиться не заставляют, ложись хоть в двенадцать ночи, только утром чтоб как штык. Коз кормить не надо, убирать навоз – тоже, дрова таскать и печь топить… Господи, рай, а не жизнь.
