Я прошел мимо него, ныряя в глубины полутемного коридора, чувствуя, как после похлопывания немеет плечо. Приглушенный свет от настенных светильников скрывал мою тень, пряча ее среди сомнительных пятен и прочих узоров, покрывавших всю поверхность раритетного деревянного пола. Одиночество, – первое, что пришло мне на ум, пока я медленно шествовал по длинному коридору, даже тень осталась далеко позади. И от этого леденящего одиночества, эхо, рождаемое моими ногами, разлетаясь по коридору, нестерпимо било по нервам и ушам. Не знаю, кому из органов доставалось сильнее, но каждый раз заслышав эхо собственных шагов, я невольно оборачивался и всем телом вздрагивал, ожидая увидеть кого-то или чего-то позади себя.
Тишины в больнице и рядом не наблюдалось, я уловил многоголосый безумный гул в тот момент, когда за моей спиной противно проскрежетала входная дверь, отделив меня от нормального мира. Но чем ближе я удалялся в недра коридора, тем немыслимей и отчетливей становился гул. Временами я различал в нем отдельные возгласы, до меня доносилась тоска и восторг, и все равно эхо от собственных шагов в этот момент пугало меня больше всего на этом свете. Стараясь двигаться как можно тише, я добрался до поворота, ведущего в блок номер «Б».
За углом меня снова встретил охранник и я подумал, что сделал круг – уж очень этот верзила напоминал предыдущего, отличались глаза и белобрысый чуб. И снова унизительная процедура обыска, которую мне пришлось претерпеть. В результате обыска или досмотра, из моего кожаного мини-кейса здоровяк в белом халате, потрескивающим на плечах и расходящемся на запястьях, извлек на стол три авторучки и укоризненно посмотрел на меня.
– Но я журналист, – произнес я в свое оправдание, видя, что это фраза совершенно не впечатлила человека с короткой фамилией, нашитой на белом халате, которую мне никак не удавалось разобрать. Поясняя ситуацию, скажу, что освещение в коридоре оставляло желать лучшего.
– Не положено, – отрезал детина. Без всякого сожаления, и не испытывая радости. Он действовал, как робот-автомат.
– Но, позвольте! – я старался говорить спокойно, понимая, что с этим человеком мне не совладать, – мой визит сюда согласован со Станиславом Эдуардовичем, еще раз повторю, я журналист.
– Колющие, режущие и иные потенциально опасные предметы к больным в блок Б проносить не разрешено!
Этот ответ меня несколько сбил с толку, не ожидал услышать от такого бугая нечто столь длинное, складное и одновременно вразумительное.
– Но позвольте, – снова повторил я, – если вы отберете у меня шариковые ручки, то чем же я буду записывать свое интервью?
Медбрат опять удивил меня, коротко кивнув в сторону диктофона – не ожидал, что он увидит и опознает его.
– Этого недостаточно, – запротестовал я, – диктофон записывает только результаты общения, а мне нужна общая картина! Как он ответил, с каким жестом он это сказал, как при этом себя вел, куда смотрел, что чувствовал… понимаете? – настаивал я.
– Понимаю, – коротко кивнул громила, – а это, – он указал удивительно-коротким, но очень толстым пальцем на три авторучки, разбросанных по столу, – из него или из себя, ты сам вытаскивать будешь?
– В смысле вытаскивать? – я не сразу понял, что он имеет ввиду.
– Да в прямом смысле, – здоровяк засмеялся, – у тебя, кстати, лишний какой глаз?
Сговорились все, что ли? – думал я, проходя мимо дежурного санитара, который по доброте душевной разрешил мне прихватить с собой всего одну, но все-таки авторучку. Хотя, откровенно признаться, от этого повторного вопроса на меня накатила предательская дурнота…
