Интервью с самим собой - страница 47

Поезд пришел в Чимкент в 4 утра по местному времени. 3—4 часа поспав, отправились на завод. Завод знакомый вплоть до каждого крана и какой-то родной. Видимо, правда – во что больше вкладываешь сил, то и дороже. Два завода дороги мне – Руставский и Чимкентский, и еще новороссийский «Октябрь».

Я помню здешний завод чуть не в развалинах, строящийся. Цех, где мы внедряли автоматику, работал плохо, никто не верил ни в нас, ни в наши приборы. Опускались руки, и однажды было так тяжело, что захотелось плюнуть на все и уехать. Но взяли себя в руки, продолжали бороться, сумели довести дело до конца. То нет сырья, то морозы ударят и померзнет аппаратура, то сотни других неполадок. И так бы мы ничего не сделали, если бы нас не поддержали местные ребята из

КИПиА и главный инженер. С того времени завод пошел в гору, и приятно сознавать, что в этом и моя есть доля – цех стал неузнаваем, производительность повысилась почти вдвое. Раньше мельницы то текли, то выбрасывали сырье назад и машинист бегал по цеху, как угорелый. Сейчас все щиты с автоматикой собраны в отдельной комнате – операторской – на площадке. Комната застеклена, шуму меньше, пыли мало, пол покрывает линолеум, на едином пульте управления работает сотня лампочек, приборов, регуляторов.

28 работников цеха перевели в другие производства. Но этим дело не ограничилось. Работа в цеху все улучшается и по мелочам, и по-крупному. Лучше стали дробить материал, хорошо сортировать мелющие шары. То же самое стали делать в других цехах. Обо всем новом, что я узнаю, я пишу на завод. И кое-что из этого внедряется. Меня здесь всегда принимают отлично все – от рабочих до главного инженера. С начальником цеха КИП Шапошниковым Василием Васильевичем вообще подружились. Мы с Юрой помогли в настройке приборов, устроили небольшой экзамен, выявили, почему цеха стали хуже работать, с нами все согласились.

Раньше директор безразлично относился к автоматике, теперь говорит мне: «Все, что узнаете о чем-нибудь новом, пишите, будем пробовать». И приятно, что делают не для показухи, а для себя, для завода.

Два с половиной дня мы с Юрой трудились, затем погуляли по городу и уехали в Самарканд.

Памятники Самарканда прекрасны. На улицах города много народа, возможно потому, что суббота базарный день, хотя торговать особенно нечем. Готовят на жаровнях шашлыки, плов, продают лепешки, сладости, много ишаков с «шейхами», а рядом автобусы, «Волги». Попадаются живописные и колоритные фигуры местных жителей. Встречаются женщины в чадрах, несущие на головах тяжелые тюки, одетые очень тепло. Иногда обращают на меня внимание, так как на мне два фотоаппарата и один киноаппарат. Мне надоело их везде таскать на себе, но охота пуще неволи. Я дома не прощу себе этого: что значит маленькое неудобство сейчас по сравнению с возможностью иметь какой-либо шикарный кадр? Часто встречаем немецких туристов, хотя экскурсантов немного. В Мавзолее Гур-Эмир мы с Юрой были вообще одни.

Воскресный день мы провели с Юрой в Бухаре, его поезд уходил днем на Кувасай, мой – ночью на Ашхабад.

Плыву на пароме по Каспию. Кругом море, берег давно скрылся, скоро должны быть нефтяные камни Баку. Пасть парома «Советский Туркменистан» проглотила один или два груженых состава. Пассажиры прогуливаются по верхней палубе, где расположены каюты 1, 2 и 3-го классов, салон, ресторан. Море спокойно, только буруны у кормы и в хвосте. Люблю море. За что? Не знаю. Вот пустыня, как море, даже растет там что-то, верблюды ходят. Видел я одногорбых под Ашхабадом и по дороге на Красноводск. Экзюпери так красочно воспел пустыню. А море голо, куда ни посмотри. Но мне пустыня не нужна, глядеть на нее более получаса скучно. А вот на море – сколько угодно. Хорошо спать у моря и слушать его дыхание. Может быть, потому, что оно живое? Хорошо, что я выбрал путь морем. Не надо спешить, будь что будет. У меня отдельная каюта, 2-е место свободно. Перво-наперво помылся в душе, потом поел, а сейчас, как всегда, когда на корабле делать нечего, сижу на палубе, смотрю, пишу.