– Так зачем ты этим занимаешься? – перебил Виктор.
– Затем что я, – Боков хлопнул себя по заду, – вот этим местом чувствую, когда и каким словом плюнуть в гоблинов.
Завершая рисунок, Лида прокомменитировала:
– Циничненько.
Лёва обернулся к ней.
– Айм сори, душа моя. Не добавить ли сиропа?
– Где моё мороженое? – напомнила Рита. – Шоколадное. Три кило.
– Ах, я остолоп! – Лёва плеснул себе в рюмку из графинчика. – Душа моя! – окликнул он официантку. – Могу я вас ангажировать?
Девчонка в кружевном передничке, на которую Боков, похоже, произвёл ошеломляющее впечатление, приняла заказ и упорхнула с ощущением высокой своей миссии. Лида меж тем украдкой передала Виктору салфетку с портретом Лёвы. Спортмастер прыснул, чуть не поперхнувшись яблочным соком, и спрятал салфетку в карман.
Рита осведомилась небрежно:
– Кто-нибудь в курсе, ожидать ли Могилевича завтра?
На мгновение все примолкли.
– Сие только Богу известно, – ухмыльнулся Лёва, смакуя коньяк.
Виктор воззрился на Риту глазами ясными до опупения.
– Тебе зачем?
Лида сморщила носик.
– Она зациклилась на Могилевиче. Отдохни, Ритка: перемирие.
– Вот и я о том же, – отыграла назад Рита. – Может, удастся с ним как-то миром…
К счастью, официантка принесла ей мороженое. Шоколадное с орехами. Не три кило, конечно, однако вполне солидная вазочка. И фужер с яблочным соком. Рита, голодная до головокружения, волевым усилием, удержалась от того, чтобы проглотить лакомство вместе с посудой. Лилипутской ложечкой она принялась есть как бы нехотя.
Лёва Боков, перед которым вместо опустевшего графинчика возник наполненный, качнул сократовским лбом.
– Поскольку «Наполеоном» вы брезгуете…
– Мы за рулём, – ввернула Рита. – Прости, брат.
– …поэтому, – продолжил пьянеющий экономический аналитик, – попробуйте задаться вопросом: почему Игоряшу Могилевича в наших кругах кличут Могильщиком?
Лида насмешливо закатила глаза к потолку.
Виктор пожал плечами.
Рита ответили так же, как ответила заместителю прокурора:
– Скорей всего, из-за фамилии. Чего проще.
Не услышав других версий, Лёва показал коллегам средний палец.
– Вот вам фамилия, душа мо… души мои! У Игоряши имеются две особенности, отличающие его от собратьев, которые шебуршат грязное бабло и коррупционные схемы. Какие это особенности, кто скажет?
– Он пишет блестяще, – отозвалась Лида.
Лёва отмахнулся.
– Я тоже пишу нехило, другие – тоже. Фигня всё это. Первая особенность Игоряши заключается в том, что каждая его публикация завершается арестом плохого парня. Обычно у нас как? Журналист, проведя расследование, публикует статью, где слуга государев, к примеру, предстаёт людоедом с педофильским уклоном. Журналист приводит доказательства, либеральная общественность выпрыгивает из пижам, и что в результате? Ни внятных опровержений, ни отставки – тишина, как после атомного взрыва. Мол, срать мы на вас хотели. Иное дело – Могилевич. Про кого ни напишет – тот или садится, или объявлен в розыск, или в СИЗО коньки отбросил. За такую вот жуткую эффективность Игоряшу и прозвали Могильщиком. Фамилия по звучанию совпала. – Лёва плеснул себе коньяку и выпил залпом.
Рита, замерев с ложечкой у рта, задумчиво пробормотала:
– Как ему это удаётся?
Лёва развёл руками.
– Шут его знает. Имеется, напомню, и вторая его особенность. В отличие от коллег, работавших в той же группе риска, Игоряшу до сих пор не грохнули, не покалечили и даже не побили. И это в нашем-то суверенном отечестве. Тут вон спортянке нашему, – Лёва кивнул на Виктора, – за критическую ремарку болельщики «Зенита» чуть рожу не подправили, едва уберёгся.
