– Собаку. Пойми, нельзя ей без хозяина оставаться. Погибнет. Будь человеком…
Карапузов вздохнул. Отпускать нарушителя не хотелось. Но и собаку оставлять без хозяина грех. У него самого с детства жили в доме собаки. Таксы, пекинесы, тои. А он о крупной породе мечтал. Овчарке или бульдоге. Но в их с мамой распашной двушке особенно не разбежишься. Приходилось довольствоваться мелкими любимцами. И Карапузов со всей возможной нежностью тетешкался с пушистой мелюзгой, мечтая дослужиться до генерала. Чтобы построить особнячок в пригороде и уж тогда…
Старлей вздохнул, отгоняя непрошеную мягкость. Оглянулся – сзади послышался ответный вздох. И обомлел: рядом – даже руку протягивать не надо – сидел абсолютно несчастный красавец овчар. Похоже, чистокровный немец. В собачьих глазах плескался явный избыток влаги.
– Ваш, что ли? – шепнул он в сторону задержанного.
– Мой.
– Вот я и говорю, – послышалось со стороны, – вконец обнаглели бомжи! Уже с животными подвалы занимают. Не ровен час, коров да поросят разводить станут, а нам отвечай.
– А вы, гражданин, идите уже. Вы свое дело сделали. Будете нужны – вызовем.
– Но я…
– Рабочий день в разгаре. Не смею задерживать. Сами разберемся.
Расстроенный невниманием дворник махнул рукой в сторону Шарика и поплелся к соседнему подъезду. Три пары глаз молча проводили его глазами.
– Ну как же вы так, гражданин, – укоризненно покачал головой Карапузов, когда они остались без свидетелей. – Никакой ответственности не имеете. Ладно бы сами страдали, а так неповинное животное на страдания обрекаете! Холодно, голодно. Насекомые опять же. Непорядок. Устроились бы на работу, получили бы общежитие.
– Собак в общагу не пускают.
– Ну… жилье бы сняли. Хотя бы в частном секторе. Нечестно вот так только о себе думать. Эгоистично.
– Есть! – Николай громко хлопнул себя по бедрам. – Есть у меня на примете местечко! Слушай, капитан, отпусти. Слово даю – исправлюсь! А не поверишь – адресок дам. Тут недалеко, на Переселке. Пенсионер одинокий предлагает подселение. Ей-богу, не вру!
Капитана Карапузов оспаривать не стал – не так уж долго ждать четвертой звездочки осталось.
– А как же сигнал?
– Да напишешь что-нибудь. Беседу профилактическую провел? Провел. Рекомендации дал? Дал! Можешь нас сопроводить. И с домовладельцем поговорить. Ну не пропадать же псу!
Карапузов снова взглянул на Шарика. Тот просительно вильнул хвостом.
– Была не была! Пойдемте!
Через минуту тройка уже шагала по Переселке. Издалека доносились бархатные переливы антоновского голоса: «Новая встреча – лучшее средство от одиночества, но и о том, что было, помни, не забывай. Мечта сбывается…»
– Правильная песня, – вздохнул о своем участковый.
Его спутники вздохнули в унисон. Во вздохах прочитывалось согласие.
После перекрестка Антонова заглушили танкисты: «Но разведка доложила точно, и пошел, командою взметен, по родной земле дальневосточной…»
– Ну вот, – огорчился Карапузов, – и кончилась мечта. И кто это у вас такое старье слушает?
«Молодой еще, – оправдывал старшего лейтенанта Николай, с наслаждением улавливая каждое слово знакомой с детства песни, – а так очень даже ничего участковый. С таким жить можно».
Шарик семенил рядом, выражая свое согласие вилянием хвоста.
«…три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой!» – песня закончилась на подходе к дому Митрича. Николай с удивлением определил источник звучания: на кухонном подоконнике стоял раритетный патефон.
