Into the Void - страница 32

Вот только он не знал, что сказать, Юзефина впрягла его в неповоротливое, словно тиски, положение. Выбор был только один, и Эрден прекрасно это осознавал, а где-то даже соглашался с решением Юзефины.

– Всё, что она сказала – правда, – коротко проговорил он и напрягся. И пока народ не всполошился ещё больше, он также добавил, кто именно виновен в катастрофе.

Один из шестидесяти семи человек – убийца. Это будет самая настоящая охота.

«Тропы» сами по себе были деревней стареющей: стариков было больше, чем молодых, но это и не удивительно, с учётом того, что старость при их условиях жизни считалась уже с сорока пяти лет. Однако старость не была статусом, позволяющим больше не работать в поле, такого удостаивались только дети до пяти лет и беременные, и то с нередкими исключениями. Уже достигнув старости и продолжая приносить пользу деревне, работая за косой, крестьянин наделялся заслуженным уважением от всех жильцов. Для многих это было смыслом жизни, что, если вдуматься, было весьма достойной целью. Тридцать-сорок лет работать не покладая рук, чтобы десять, в лучшем случае двадцать лет потом быть авторитетом для сотни человек, но всё продолжать косить пшеницу – это всем ещё с подростковых годов казалось не очень привлекательным, но что ещё оставалось простым крестьянам? Во всяком случае, так было до того, как в любое время ты мог умереть на улицах родной деревни, в стенах своего дома.

На лице каждого жителя «Троп» читалась тревога, все разговоры и мысли были об одной и той же беде, а некогда готовые встать друг за друга братья и сёстры теперь подозрительно пересекались взглядами и быстро их отводили. Старик Фушин не был исключением среди большинства, и эти чувства были ему тоже знакомы. Он медленно топал по большой улице деревни, полный невыносимой тоски по своему погрязшему в трагедии дому. Пока гулял он, приближаясь к одному дому, отдаляясь от другого, встречал он взглядом женщин и мужчин, с которыми недавно приветливо здоровался, интересовался делами и играл с детьми, а сейчас даже и голову не хотелось поднимать – уж очень это было больно.

В деревне присутствовала единственная товарная лавка, принадлежащая Хинкелю – раньше каждый или практически каждый житель сказал бы, что это их самое любимое место в «Тропах». Всеобщая связь деревни с цивилизацией, долина чудес и исполнения желаний, наделённая всем необходимым и душой – теперь от этого всего ничего не осталось. Дверь в неё отворилась, и внутри прозвучал подвешенный сверху колокольчик. Фушин увидел старую добрую лавку, с такими же товарами, может только немного снизившую свой ассортимент, и человека за стойкой, приветствующего посетителя. Вот только этим человеком не был Хинкель, над которым можно было всегда подшутить, что он ворчун и педант, и что глаза у него очень выпуклые в очках. Хинкеля там не было и больше никогда не будет, а вместо него за стойкой продолжил его дело восемнадцатилетний сын, учившийся торговому ремеслу у отца с пелёнок.

– Привет, Шура, а ты заметил, как теперь всё кажется таким тёмным вокруг?

– Вам бы за зрением следить, старик Фушин.

– Совет дельный, друже. Ты спирт ещё продаёшь?

– Конечно, на нём и живу.

– Наливай на двоих.

Шура пригласил старика сесть за стойку, подле которой стояли два табурета, специально для посетителей, которые были бы не прочь опрокинуть стаканчик прямо в лавке. Множество мест досуга, которые можно представить, могли размещаться в чудесной лавке Хинкеля. Некогда в планах было построить рядом ещё и гостиницу, но, как решили хозяева, вложения бы не окупились.