Губы теряют улыбку и кривятся в тихом предвкушении. Он шумно выдыхает и переводит взгляд на любимое свое детище – зависшее прямо посреди комнаты объемное сооружение из того же материала, по форме напоминающее искристую ассиметричную воронку застывшего торнадо, широкой частью упирающегося в потолок. Вроде бы шелково-невесомая, композиция нависает, довлеет, доминирует, сочится некой иррациональной стихийной мощью первозданного хаоса, заключенного в совершенную форму. По каждой паутинке, словно по отростку нейрона, время от времени пробегает стремительный световой импульс цвета электрик; это ритмичное мерцание дарует конструкции бередящее душу подобие псевдожизни. Да, в этом творении все безупречно, каждый изгиб дышит эталонной математической кривизной. Порой кажется, что в чарующем шедевре заключена вся сокрытая потаенная гармония самого Мироздания, неведомая никому более…
Его зрачки расширились, взгляд помутнел, утопая в глубинах дышащего вечностью квазиконуса: «ты – мое творение…» и, буквально через два выдоха: «но, не принадлежишь мне»…
Это началось в далеком детстве, еще до школы, воспоминания до сих пор не стерлись из памяти…
Тусклый вечер в деревенской хате, за окнами вьюжистым зверем беснуется февраль. Зыбкое пламя лампадки под образами в углу комнаты, старенький выцветший коврик на стене, хлопочущая рядом бабушка – все это кажется шестилетнему Эдику каким-то смазанным, нереальным. Очень больно глотать, тело мучает жар, хочется сбросить одеяло, но даже на такой пустяк не хватает сил. Хворь наваливается все сильнее, грузно давит, туманя разум, и мальчик проваливается в спасительное забытье…
Вот тогда это случилось впервые – сновидение, яркое, горячее и… какое-то не свое, будто наведенное извне. Он видел вроде бы знакомые вещи: тот же домик, деревня, заснеженные поля, но… нет, все иное, странное и повсюду – НИТИ, тонкие, извивистые, живые, они буквально пронизывали все вокруг, нет – они и являлись этим всем. Нити… они были… дыханием Вселенной, ее сутью, они длились, струились, свивались в клубки, образуя предметы, растения, людей. Еще в ту первую ночь нахлынувшего бредового откровения парнишка понял: в мире нет ничего, кроме этих волокон бытия, они – суть сущего.
Наутро стало гораздо легче, болезнь отступила, и он быстро забыл о минувшем видении. Но сновидение не ушло, оно повторялось, еженощно, приобретая черты кошмара, и это порядком давило на мозг, ломало мировоззрение.
Примерно через месяц непрекращающаяся пытка ночным наваждением дала результат: Эдик не заметил, как потерялся в чередующихся мирах дня и ночи, его ориентир реальности сломался, теперь мальчику уже непросто было отличить сон от яви, понять, что из этого – объективно?
Состояние было мучительным, но спасало одно – взявшаяся откуда-то уверенность: все идет, как надо, он эволюционирует, вызревает в нечто, проходит метаморфозу, подобно куколке, готовой превратиться в бабочку. С каждым днем мальчик чувствовал все острее: еще немного, вот-вот…
– Наберись терпения, – шептал он себе, – скоро это пройдет, ты станешь лучше…
Это произошло в один из погожих майских дней. Умаявшись от буйных детских забав (временно спасавших от тяжких дум), запыхавшийся ребенок растянулся на молодой травке под сенью тенистого ясеня.
Нега здоровой усталости разливается по телу, теплый ветерок ласкает разгоряченную кожу. Хорошо…
