Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - страница 55

Еще одним источником постоянных предупреждений о приготовлениях Германии к войне с СССР были два шпиона высокого ранга. «Старшина» работал в штаб-квартире люфтваффе, а «Корсиканец» – в министерстве экономики Германии. В общей сложности они предоставили в Москву несколько десятков рапортов с доказательствами того, что Германия готовится к нападению^>27. По поводу рапорта от 17 июня 1941 г., основанного на информации, предоставленной этими двумя агентами, Сталин написал главе советской разведки В.Н. Меркулову: «Может, послать ваш “источник” из штаба германской авиации к е…й матери. Это не источник, а дезинформатор»^>28. В то же время, Сталин никак не прокомментировал информацию от «Корсиканца», которая не менее недвусмысленно свидетельствовала о готовящемся вторжении Германии. Как утверждает Габриэль Городецкий, столь гневная реакция Сталина свидетельствовала о том, что он был взволнован донесениями о готовящемся нападении Германии и опасался, что все это может оказаться правдой^>29.

Предупреждения поступали и с Дальнего Востока. В Токио работал в качестве сотрудника немецкой газеты секретный советский шпион Рихард Зорге. Его основными источниками информации были посол и военный атташе Германии в Токио. Донесения Зорге основывались на высказываниях этих двух источников и не были стопроцентно точными. В первых донесениях говорилось, что Германия нападет на СССР только после того, как покончит с Великобританией. В качестве ближайшей даты вторжения немцев Зорге называл май 1941 г.

17 июня 1941 г. Зорге еще писал, что военный атташе не уверен в том, будет война или нет, но уже 20 июня сообщил, что теперь посол считает войну неизбежной^>30.

Более точная информация поступала от Деканозова из Берлина, однако его сообщения тоже не были лишены неопределенности. 4 июня он сообщил, что повсюду говорят о том, что советско-германская война неизбежна, но в то же время ходят слухи о том, что предстоит сближение двух стран на основании уступок Советского Союза Германии, заключение нового соглашения о разделе сфер влияния и обещание со стороны Москвы не вмешиваться в европейскую политику^>31. 15 июня Деканозов телеграфировал в Москву, что, по мнению датских и шведских военных атташе, концентрация немецких войск вдоль советской границы уже была не демонстрацией военной мощи, а «непосредственным приготовлением к войне с Советским Союзом»^>32. Впрочем, он не уточнял, разделяет ли он сам это мнение.

Еще большую неопределенность вносила начатая Германией масштабная кампания по дезинформации, целью которой было объяснить сосредоточение немецких войск вдоль советской границы. Сначала немцы заявили, что военные приготовления ведутся в целях обороны. Затем они распространили информацию о том, что развертывание военных сил – уловка, направленная на то, чтобы усыпить бдительность Великобритании. Также был распущен слух о том, что немецкие дивизии должны не атаковать Советский Союз, а запугать его, вынудив таким образом пойти на экономические и территориальные уступки. Одним из наиболее распространенных был слух о том, что даже если Гитлер нападет, он сначала представит Сталину ультиматум. Эта версия была придумана специально для того, чтобы отвлечь внимание от уже готовящегося внезапного нападения^>33.

Постфактум достаточно просто понять, какие из этих сообщений были правдивыми, а какие ложными, и увидеть, что многие источники Сталина не давали определенной информации. Однако в то время многое вызывало сомнения – особенно конкретное время нападения Германии. Сталин рассчитывал на то, что Гитлер пока не собирается атаковать и что свидетельства об обратном можно объяснить теорией раскола или интригами британской разведки. В то же время, Сталин не мог позволить себе и полностью игнорировать возможность начала войны в кратчайшие сроки. Сталин никогда не был безрассудным: он мог не принимать в расчет сведения иностранных разведслужб, считая их ложными донесениями не слишком умных шпионов или провокаторов, но информация советской разведки о концентрации немецких войск у границы СССР была слишком весомой, чтобы ее игнорировать. Как позже писал о Сталине фельдмаршал Алан Брук, во время войны занимавший должность начальника Имперского генштаба: «Сталин – реалист… имеют значение только факты… планы, гипотезы, будущие возможности ничего для него не значат, но он всегда готов принять факты, даже неприятные»