А тут – живой человек, в каком змей сидел! Росту этот Жора был – под два метра! Худой, тощий! Скелетина! Как он дышал! С жутким хрипом! Когда барак наш набился, его в угол определили. С ним рядом невозможно было спать. Первые несколько ночей мне с ним рядом пришлось: у меня волосы дыбом стояли! Как он задыхался, зубами скрежетал. А то вдруг замолчит. Молчит минуту, две, и я вскакиваю – умер?! Начинаешь руку к нему тянуть, а он как заорет! Фу ты, ну ты! Сам еле живой опять на подушку. Ладно бы эта напасть… А глядел? – Змей, чистый змей! Глаза большие, серые и глубоко задвинутые. Смотрел, не мигал! И поворачивались они, калики его змеиные, вместе с головой. Его даже урки стороной обходили. Были у нас и урки, мало, но были. Вот у него манера такая: выходил на средину барака и становился. Стоит и поворачивается, будто, куснуть кого хочет! Я же говорю – чистый змей! Матом он ругался, уму непостижимо! Откуда он только брал такие матерные слова?
– А за что его посадили? – спрашивает Таня.
– Я, дети мои, никада не лез в рассуждения! Никада никаво не спрашивал: зачем ты, почему ты? Ну, посадили, значит, посадили! Знаю, что этот Жора, прошел и Крым, и Рым! Сам рассказывал! Он и в Питере жил, и в Москве! Был револьционером, потом… как их? Какие никого не признают?
– Анархистом?
– Ага-ага! Орал… как это… И там орал, ведь! Уж не помню…
– Анархия – мать порядка! – воскликнул я более чем несдержанно. Если не заорал.
– Откуда ты знаешь? – отец странно покосился на меня.
– Пап, ну так я культпросвет закончил, актерское мастерство изучал!
– Культпросвет. Лучше бы ты агрономом стал или зоотехником! Культпросвет… И слово-то какое-то нехорошее, – укорил меня отец и дальше продолжил. – Воот! Но тут через какое-то время к нам в барак попадает односельчанин этого Жоры – Пахом. Вот интересный человек! – отец с тапочкой повернулся к нам и покачал головой. – Редкий человек! И что у него за характер был такой?! Жора, как увидал его, страшно удивился!
– Пахом! – мат-перемат. – Ты ли, что ли?! – опять матом. – А тебя-то суда за что?! Иосиф! – орет мне Жора. –Да мы же с Пахомушкой, – мат перемат, – на клыро-се в детстве вместе пели!.. – отец остановился и как-т о странно оглядел нас. Сначала меня удостоил внимания , а потом задержал взгляд на дочери своей.
– А дальше, па?! – нетерпеливо вопрошаю я.
– Я вот про салу с яичницей вам рассказывал.
– Ну? – и сестра в нетерпении.
– Так тогда ж я её и ни кусочка не съел, а?
– Ну?! – я, более настойчиво со своим НУ.
– А щас, ну так хочется, а, дети мои? – отец жалостно наморщил лоб.
– А змей, пап?! Ты все мозги нам поставил в напряжение!
– На голодный желудок, про змея?! Опасно, Паша! Хаха…
– Я бы тоже поела сала с яичницей! – вздыхает сестра.
– Пойдем скорее, обжоры! – вскакиваю я. – Я ведь тоже… не вегетарианец!
– Хто-хто?!
Чай китайский и все такое…
– Ты понимаешь, какие между ними отношения были?! Между этим Жорой и Пахомом?! – отец в изумлении поднял свои белесые невыразительные бровки. – Я такого терпения, Паша, больше никогда не видал! Это происходило до того, как Кайзер мне колодки доставил для сапог своих. Мы в бараке в одном закутке оказались: и я, и Жора, и Пахом. Жора издевался над Пахомом, как изверг какой!
– Гляди, Иосиф, – кричит он мне. Гляжу. – Пахом! – мат-размат. – А ну, иди-ка суда! – подходит Пахом. Росту Пахом не меньше был, чем Жора. Только Жора – скелетина, а Пахом – здоровенный, как бык!
