– Постой! Как велика численность его войска?
– Уверяют, что около сорока тысяч. Бессовестные донатисты[11] пойдут за ним все, как один человек, если только его финансы позволят ему заменить их дубины сталью.
– Прекрасно, ступай… Так! Сто тысяч было бы достаточно, – произнес он задумчиво, когда Рафаэль с низким поклоном покинул комнату. – Он не наберет столько. И все-таки, право, не знаю… У этого человека голова Юлия Цезаря. Арсений, этот безумец, поговаривал о присоединении Египта к Западной империи. Мысль не дурна. Гераклиан – римский император, я – неограниченный владыка по эту сторону моря… Затем нужно хорошенько стравить донатистов и церковников, чтобы они с полным благодушием перерезали друг другу горло… Не иметь более на шее Кирилла с его шпионством и сплетнями… Это было бы недурно… Но сколько хлопот и треволнений!
С этими словами Орест вышел из покоя, чтобы принять третью теплую ванну.
Молодой монах уже два дня плыл по Нилу. Справа и слева виднелись красивые города и виллы, возбуждавшие томительное любопытство. Он долго глядел назад, пока они не скрывались за выступом берега, и ему страстно хотелось знать, каковы вблизи эти роскошные здания и прекрасные сады, какой жизнью живут те многие тысячи людей, которые хлопотливо теснятся на набережных и непрерывной вереницей идут и едут по широкой дороге вдоль Нила.
На крутом повороте реки он увидел пестро раскрашенную барку. На палубе ее мелькали вооруженные люди в неуклюжем иноземном одеянии и с дикими возгласами следили за каким-то большим и бесформенным зверем, барахтавшимся в воде. На носу стоял человек исполинского роста. В правой руке он держал наготове гарпун, а в левой – веревку от другого гарпуна, вонзившегося в громадный окровавленный бок гиппопотама. Животное билось несколько поодаль от барки, разбрасывая пену и брызги. Последний воин, стоявший у руля, держал по веслу в каждой руке и неуклонно направлял барку на чудовище, несмотря на его неожиданные и порывистые повороты. Любопытство овладело Филимоном. Он подплыл почти к самой барке, не замечая, что за ним следят томные черные глаза нескольких существ, сидевших под изукрашенным навесом около кормы судна.
Это были женщины… Коварные обольстительницы весело болтали, встряхивали блестящими кудрями в золотых сетках и улыбались. Вспыхнув от смущения, Филимон схватился за весла, чтобы бежать от соблазна, но гиппопотам его увидел и ринулся, освирепев от боли, на беззащитный челнок. Веревка гарпуна захлестнулась вокруг стана юноши, лодка мгновенно опрокинулась вместе с человеком, и чудовище, широко разинув огромную клыкастую пасть, стало настигать пловца, боровшегося с течением.
К счастью, Филимон, в отличие от большинства монахов, часто купался и умел плавать. Чувство страха ему было чуждо: как и прочие отшельники, он с детства привык размышлять о смерти, и она не внушала ему ужаса даже в эту минуту, когда жизнь ему улыбалась. Но этот монах был мужчина и, кроме того, молодой мужчина, не желавший умереть без борьбы, не отомстив за себя. Он быстро освободился от веревки и выхватил короткий нож, свое единственное оружие. Быстро нырнув, юноша избег пасти страшного зверя и напал на него с тылу. Варвары кричали от восторга. Гиппопотам бешено метнулся на нового врага и одним движением челюстей раздробил пустой челнок. Но это нападение оказалось роковым для животного: барка очутилась подле него, и, когда гиппопотам открыл свою незащищенную широкую грудь, гарпун, брошенный мускулистой рукой великана, поразил его прямо в сердце. Зверь судорожно вытянулся, и огромное синевато-черное тело его всколыхнулось и всплыло над водой.
