Это печально известное стихотворение («звонкое бессмыслие», как сказал бы Андре Жид) невольно породило уничижительное выражение «фиолетовый вопль», до сих пор применяемое зашоренными иранскими литераторами и критиками старого замеса по отношению к поэтам-экспериментаторам. Однако оно чрезвычайно выразительно демонстрирует сознательное стремление просвещённого человека «стать обратно диким», бежать прочь от уродства цивилизации, загнавшей первозданную природу в угол и обрядившей её в кандалы (в приведённых строках, на самом деле, изображается поезд, показавшийся из горного тоннеля). Поэт не вносит разлада в порядок вещей, вокруг и так царит хаос. Он просто всё верно видит.
Хушанг Ирани (1925–1973) родился в г. Хамадан, однако образование получил в столице. Имея на руках диплом математика, он поступает в Военно-морской флот и для прохождения учений отправляется в Англию. Там молодой человек не выдерживает жёсткой дисциплины и сбегает во Францию. Затем – в Испанию, совершенствоваться в специальности (на протяжении нескольких лет Хушанг самостоятельно осваивает испанский язык). В Иран поэт возвращается в 1950 г., уже доктором математических наук, защитив диссертацию на тему «Пространство и время в индийской мысли».
В 1951 г. Хушанг публикует в «Боевом петухе» свой знаменитый манифест «Истребитель соловьёв». «Истребитель» должен стать кличем, который заглушит гул поминальных рыданий топчущихся у могилы старого искусства литераторов и художников. Манифест состоит из разнообразных положений о том, что первый шаг любого нового искусства сопряжён с рушением идолов, соответственно, всё старое должно быть уничтожено, приверженцы прошлого – осмеяны и изгнаны, договора – разорваны, правила – посланы к чёрту, а также радикальной концовки «Смерть идиотам!». В тексте утверждается, что новые художники – дети времени и в них не должно смолкать его бурление, а искренность поэта, художника с самим собой, лад с внутренним состоянием и душой – единственно возможный способ творить искусство.
Хушанг радикально отрицал всё, что в персидской поэзии веками было и до дрожи осточертело, ограничивало и тянуло назад. Не только поэт, но и художник (отсюда все эти фантасмагории и внимание к изобразительной стороне текста), Ирани, подобно мистикам, говорил, что красота существует всюду, но скрыта от взора, и если в смотрящем есть стремление, она может быть обнаружена. Он верил, что поэзия сакральна. Некоторые его бессмысленные тексты (“Unio Mystica”) читаются нараспев, подобно мантрам:
а
а, «йа»
«а» бун на
«а», «йа», бун на,
алюм, алюман, тин таха, диждаха
мигь та у дан: ха
ху ма хун: ха
йанду: ха
Хушанг Ирани был нераспутываемым узлом иранской поэзии, нежданным пришельцем из будущего, который критиковал самого Ниму Юшиджа за отсталость, неумение меняться. Ирани полагал, что Нима обветшал, подняться не может выше ступени, с которой начал, что он ищет художника именно там, где не нужно: среди общественников – и видит поэзию заказным искусством, что является для него смертным приговором.
После Переворота 1953 г. дни Хушанга, как и большинства иранских художников того времени, протекали в алкогольном забытьи, скитаниях и безвестности. Так продолжалось, пока рак языка не отнял у него жизнь. Находился он в это время во Франции.
Все четыре сборника стихов Хушанга Ирани (irani – «иранский») вызвали в литературной среде насмешки, причём глумились над ним и классицисты, и модернисты. Ахмад Шамлу, например, называл его «Хушангом Афригайи» («африканским»). Надломить поэта им удаётся превосходно: после своей книги «Теперь о тебе думаю. О множествах тебя думаю» (1955) он навсегда оставляет поэзию, уходит в тень и с головой погружается в духовные поиски. Бесконечно путешествует, курсируя между Францией и югом Испании. Узнав от парижских врачей о своей болезни, напрочь отказывается от лечения.
