Рассказывая нам об этом, она тихонько плачет, утирая мокрые потеки под глазами.
– Это всего лишь сон, – молвит Грейс.
– Но ты же не умеешь плавать, – вставляет Скай.
– Какие вы жестокие, – роняет мать. Ногтем она подцепляет кожицу на кусочке яблока и резким, хищным движением ее сдирает.
Нам не позволено смотреть, что она намерена делать с мужчинами, однако мы наблюдаем за этим из окна комнаты Грейс, откуда, оказывается, открывается очень даже хороший вид. Мы со Скай пригибаемся пониже у окна, так что волосы свешиваются на лицо и прикрывают рот. Грейс подробно комментирует увиденное, и голос ее кажется каким-то отчужденным.
– Она заставляет их снять всю одежду, – сообщает Грейс.
Мы сразу напрягаем глаза, чтобы самим увидеть происходящее. И впрямь, мужчины на берегу стягивают с себя футболки и джинсы. Мама что-то говорит, жестикулируя, нацеливая на них пистолет Кинга. Потом они снимают исподнее. Кожа у них от загара широкими полосами разного оттенка, как и у нас, но это единственное, что есть у нас общего. Я гляжу с мрачной завороженностью. Грейс тихо фыркает с отвращением.
– Она проверяет у них одежду и рюкзак, нет ли там оружия, – продолжает комментировать сестра.
И впрямь мужчины отступают назад, а мать поднимает их брошенную комком одежду, энергично потряхивает, после чего роняет обратно на песок.
– Опять наводит на них пистолет, – говорит Грейс.
Лучше бы она молчала. Мы и так все видим маму, которая с поднятым оружием оказывается прямо возле незнакомцев. Они пытаются прикрываться ладонями, но она, судя по всему, велит им этого не делать, а держать руки по бокам, чтобы тела у них остались выставлены напоказ.
Уже как полагается, мы с ними первый раз встречаемся за ужином, когда они входят в столовую, одетые в то, что некогда принадлежало нашему отцу, – в одежду, которая им слишком велика, даже при том, что взрослые мужчины как минимум на голову выше любой из нас. Когда они появляются, мы уже сидим за столом, однако по этикету поднимаемся на ноги. Я на всякий случай нащупываю в кармане лоскут кисеи. Мужчины, измученные и обожженные солнцем, выстраиваются рядком по другую от нас сторону стола. Мать встает во главе.
– Я Ллеу, – представляется темноволосый. Потом кладет ладонь на плечо стоящему с ним рядом мальчику: – Это Гвил. Поздоровайся.
Гвил смущенно водит по полу ногой, потом быстро взглядывает каждой из нас в лицо, после чего поднимает глаза к закопченному потолку.
– Здрасте, – выдавливает он.
– А я Джеймс, – говорит тот, что постарше. – Я дядя Гвила. Брат Ллеу.
Меня очень удивляет и радует мысль о том, что они тоже между собою кровно связаны. Такое чувство, будто мы уже друг с другом знакомы.
Мы тоже по очереди называем свои имена, в возрастном порядке.
– Садитесь, – велит мать, и все мы делаем, как она сказала.
Мужчины едят торопливо, пожалуй, чересчур торопливо. Я даже беспокоюсь, что они вот-вот подавятся. Ллеу вскрывает ракушки устриц и выкладывает их содержимое на тарелку себе и Гвилу. Во всех его движениях чувствуется удивительная слаженность. Глаза блестящие, юркий внимательный взгляд. Руки покрыты густой порослью, что вызывает у меня отвращение и в то же время приводит в восторг. Грейс, замечая, как я его разглядываю, легонько пинает меня под столом.
Ллеу учит правильно произносить его имя, но ни у одной из нас это как надо не выходит. И я решаю втайне попрактиковаться его говорить, чтобы потом произвести на Ллеу впечатление. По запотевшему винному бокалу, в который у меня налита вода, скатываются вниз капли влаги.
