Так что в Россию Тургенев не собирался, тем более что, несмотря на старость, все еще жил при певице Виардо[39]. А у певицы Виардо был тонкий, редкий музыкальный слух. По вечерам она невольно прислушивалась и с тревогой в голосе говорила Тургеневу:
– Опять эти звуки… Бим-бим, ля-ля-ля… Ах, в России опять ломают, разбивают пианино, а может даже рояль. Ах, это ужасно!
Тургенев вспоминал о России и задумчиво бормотал:
– Россия, Россия… Это все Некрасов, пьянчуга и картежник с его парадным подъездом. Однажды он увидел, как туда подошли мужики, деревенские русские люди, вырви ему глаза! Все хотелось знать, кому на Руси жить хорошо! Вот и узнали! Мать твою!
– Ах, Жан, – на французский манер обращалась к Тургеневу Виардо, – при чем здесь его бедная мать?
– Это я так, к слову, – безнадежно махнув рукой, отвечал Тургенев и снова начинал вспоминать Россию, болотистый лесок полный вальдшнепов и кроншнепов, вечернюю тягу, тетеревиный ток, деревенских ребятишек у костра в ночном.
– И вот опять… – до Виардо доносились из далекой России жалобно обрывающиеся дзинь – бом – бим, звуки рвущихся струн и треск разламываемого лакированного дерева, – если это не прекратится, в России не останется ни одного рояля… На чем же тогда аккомпанировать при исполнении отрывков арий из опер и прекрасных русских мелодичных романсов?
– Романсы… – задумчиво повторял Тургенев, – Они колдовски-очаровательны, но, боже мой, если бы ты могла понять, постичь всю глубину их слов! Ты бы в одночасье бросила этот занюханый Париж с его водопроводами и борделями и уехала бы в бескрайние снежные просторы России, сверкающие морозной пылью в завораживающе лунном свете! А какие в России бабы и молодые деревенские девки!
Виардо, по ее бесчувственности, и не думала ехать в Россию. И тогда Тургенев понял, что загубил свою забубенную жизнь из-за коварной женщины и от глубокой тоски по родине умер в далеком Париже, где кого ни возьми – а он безразличен к чужому горю, далек от высоких материй и холоден к страданиям иноземца, как бронзовая статуя обнаженной красавицы, настывшая зимой в Летнем саду в Петербурге. Там же, в Париже его и похоронили. А ученые определили, что умер он от диковинной болезни, очень редкой, называется ностальгия, многие русские ею болеют, а как ее по-русски назвать, не знают.
XLIV. И опять о крестьянах, Ленине и Троцком
Крестьяне же, разломав все пианино, повыдергивав все клавиши и порвав все струны, не успели оглянуться как подошли войска Белой гвардии. Тех, кто громил усадьбы, для порядка расстреляли, а где и повесили. Тогда мужички поняли, что дело плохо, и пошли в Красную армию, куда их и загонял Сталин, всем им выдали винтовки, а на фуражки прицепили красные маленькие звездочки, такие же, как те, которые Троцкий навесил на башни Кремля в Москве.
Народу в Красной армии собралось миллион. Белая гвардия – тысяч сто. Но Белая гвардия маневренна, тактике, стратегии обучена: форсированный переход, фланговый удар, отвлекающий маневр, наступательная операция. И так одна победа за другой, и Белая гвардия уже под Москвой. А в Москве Ленин с Троцким чемоданы второпях собрали, сидят и гадают: куда бежать, как награбленное вывезти, да где скрыться от людских глаз подальше. Троцкий и говорит Ленину:
– Вы, Владимир Ильич, все, что награбить успели, уже спустили, а у меня целый бронепоезд добра. Поэтому садимся, открываем семафоры и на всех парах мчим к моим родичам в Америку, я им золотишко и барахлишко сплавлю, открою пивную, будете пиво по столикам разносить, так что пока беру вас к себе помощником кочегара, вы ведь, когда из Финляндии в Петербург ездили, уже пробовали уголек в топку подбрасывать, это дело вам хорошо известно, и рука привычная.
