– Послушайте, Дина… – хмуро начал он.
– Как вы тут оказались? – перебила она.
– Так же, как и вы. Мы с вами гуляем, уже пять кругов нарезали вокруг здания.
– Да? Я не заметила. Вы идите, Максим! А я еще поброжу.
Ей очень хотелось, чтобы он ушел. Предаться в одиночестве счастливым, утешительным мыслям о самоубийстве. Смаковать их, тешиться, крутить во все стороны, примерять и так и эдак. Дина внутренне ликовала, приятно было снова видеть и слышать, мыслить связно и логично. С глаз точно спала пелена, из ушей и ноздрей вынули ватные затычки, окружающий мир вернулся – заблестел, зазвучал, запах.
– Всего доброго, Максим! – попрощалась Дина.
– Ничего доброго! – огрызнулся он. – У вас есть дети?
– Да.
– Дочь?
– Да. То есть нет. Сын. О, ужас! – Дина со стоном закрыла лицо руками.
– Вот именно! – поддакнул Максим.
Дина вспомнила свой навязчивый страх в детстве – страх маминой смерти. И ее собственный сын, пятилетний Сережа-маленький, недавно попросил:
– Мама, скажи мне точно, когда ты умрешь, чтобы я подготовился.
– Не нужно готовиться, сыночек. Это будет еще очень-очень не скоро. Я буду старенькая, а ты совсем взрослый.
– Какая старенькая, как бабушка Оля? – требовал конкретизировать сын.
– Намного старее. Бабушка Оля у нас в полном расцвете сил. Такая старенькая, как на рисунке в книжке со сказками.
– В платочке?
– В платочке, – согласилась Дина.
– Ты умрешь, – продолжал уточнять Сережа-маленький, – когда начнешь носить платочек?
– Можно и так сказать. – Дина посчитала нужным свернуть тему. – А ты знаешь какой будешь взрослый?
– Как папа?
– Еще взрослей. И у тебя, – грозным голосом заговорила Дина, – будет расти борода. Вот тут, тут и тут. А здесь усы, – щекотала она сына. – И в других местах появятся волосики. Еще не появились? – Она забралась ему в подмышки. – Ой, что-то есть! Тут живет смешинка.
Сережа-маленький хохотал и счастливо верещал. А потом он забрался в ее шкаф, вытащил все шейные платки и косынки, заодно прихватил шарфы и выкинул в мусорное ведро.
– Не слишком ли круто ты обошлась со своим гардеробом? – спросил вечером муж, Сережа-большой.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Дина.
– Я только что отнес на помойку ведро, набитое твоими платками.
– Как отнес? – ахнула Дина. – Как на помойку?
Она не может покончить с собой, потому что жизнь сына во сто крат дороже ее собственной. Открывшаяся было дверь с надписью «Запасной выход» ей не подходит. Нужно повернуться и идти в другую сторону, снова во мраке, без кислорода, без надежды.
Максим наблюдал очередное превращение Дины из разумного человека в зомби. На ее лице застыла улыбка, но это уже была улыбка жалкой сомнамбулы, которая бродит во сне с открытыми невидящими глазами.
– Пойдемте! – взял Максим Дину за локоть и повел к выходу.
Она безропотно, механически подчинилась. Если бы он оставил ее на скамейке и сказал: «Сидите!» – она бы сидела. Если бы развернул от себя и велел идти в противоположную сторону, она бы пошла. На более сложные команды: «Говорите!», «Отвечайте!» – Дина не реагировала. Максиму не удалось узнать, где она живет, по какому номеру можно связаться с ее родными. И советы не расстраиваться, не отчаиваться, потому что все пройдет, зарубцуется, были пропущены мимо ушей.
Два вопроса: «Как он мог?» и «Как она могла?» – сначала просто стучали в Дининой голове. Потом вырвались наружу, разрослись до гигантских размеров, одеревенели, превратились в ящик, который накрыл Дину. Ящик напоминал крышку гроба. Она не пропускала воздух, звуки, но под нее свободно заползали другие вопросы-муравьишки, упреки-букашки, обиды-жучки. В душном темном гробу насекомые кусались безжалостно.
