– А жениться? – изумился Ганька.
А смелый парень, я посмотрю!
– А жениться не будем, – я покивала. И вздохнула даже.
Ну как, в самом деле, на таких жениться? То есть – тьфу! – замуж выходить? Так, попугать больше…
Да я, откровенно сказать, и не рассчитывала в первой же деревне кого найти. Да и вообще… все ж я как-никак царевна, не абы кто. И муж мне нужен, чтоб делами управлять, а не дрова рубить да грядки полоть.
Нет, если, конечно, как батюшка надеется, замуж идти исключительно с целью обзаведения наследником… оно-то дело нехитрое. Тут любой сгодится.
А с другой стороны, ну как дитятко мозгами не в деда да мамку, а в папашу пойдет? Кощеев посох да в руках этакого вот Ганьки – оно ж и представить страшно…
*
– А сказывали, черная колдунья за женихами едет! – это осмелевший Ганька говорил уже за столом, уплетая за обе щеки мамкины пироги. Старостиха только умиленно наблюдала за дитятком, подперев щеку. – Как кого, говорили, углядит, так его и… того!
Я хмыкнула.
– Больно надо! Вообще-то – за женихами, конечно… а только уж не такими!
– А чем наши-то не угодили тогда? – кажется, детинушка отчего-то слегка обиделся. Даже жевать перестал. – Коли так невтерпеж уж!
– Сам ты невтерпеж! – я даже поперхнулась от возмущения. – А мне батюшка велел без жениха не возвращаться. Поглядела бы я, как ты моему батюшке – царю Кощею возражать бы стал. Откуда хочешь, говорит, жениха вынь, а вот сюда положь… но не из погреба же!
– Ну, – Ганька чуть смущенно потупился. – Подумаешь, погреб. Спужались! Бывает. Так зато у нас парни справные все. Хоть куда женихи!
– Да ты мне никак своих сватаешь? – изумилась я. – Дурак ты, Ганька. Вот вы все тут дружно попрятались – будто я старуха какая али вовсе уродина. Не обидно мне? Али думаешь, у колдуний и чувств никаких нет? И замуж мне по любви, как всем девкам, не хочется?
Ганька поскреб пятерней шевелюру. Видно было, как в голове детинушки тяжко ворочается мысль – да все никак не родится. Да уж… женишок!
…Родилась мысль, когда я уж и собралась, и за околицу выехала. Гулкий топот за спиной заставил оглянуться, а Игрунку – еще и прянуть испуганно в сторону.
Тяжело бухая сапогами, за мной мчался пеший Ганька. Одной рукой он придерживал на плече мешок, другой размахивал, потрясая топором.
Я придержала поводья, с любопытством наблюдая этакое диво. Надо же, и сапоги сыскал на свою лапищу! По селу-то в лаптях ходил. Приличная обувка, видать, для особых случаев. И куда это он, интересно, собрался тогда такой красивый?
– Ты это! – молодец остановился, переводя дыхание. – Топор забыла!
– Ага, – я кивнула, продолжая выжидательно смотреть на парня. А он отчего-то смешался.
– А я это… провожу тебя, стало быть. Вот. С тобой пойду! – тут он с вызовом голову вскинул.
– Да на кой ты мне сдался-то? – я изумленно моргнула. – Сказала же – в женихи не возьму!
– Да я это… я ж не в женихи! – показалось, богатырь едва удержался, чтоб обережный знак не сотворить. – Я ж того! Ну, ты это… негоже девке-то одной по дорогам разъезжать! Колдунья – не колдунья, а ты вон какая… хлипкая! Всякий обидит!
– Да-а? – я изумилась еще больше. И на всякий случай, чтоб в память парня вернуть, сотворила на ладони туманный шар.
А тот только плечами могучими пожал и набычился.
– Негоже!
Я только головой покачала. Защитничек!
Ну… коня-то все равно не взял. Да и вовсе – конь в селе не для того, чтоб по дорогам почем зря кататься, а для дела. Рабочая лошадка – кормилица в семье, вот и не стал забирать. А пешком все одно далеко не уйдет. Я-то хоть и неспешно еду, шагом, а все не на своих двоих. Пусть себе, коли желает, прогуляется, авось отстанет скоро.
