Кел послушно вытирает ноги. Норин спускается с лестницы – для округлой женщины довольно ловко.
– Идите-ка сюда, – говорит она, помахивая на Кела тряпкой, – у меня для вас сюрприз имеется. Хочу вас познакомить кое с кем. – Кричит в подсобку: – Лена! Выходи!
Через миг доносится женский голос, хриплый, уверенный:
– Я чай завариваю.
– Оставь чай, иди сюда. И принеси тот сыр из холодильника, который в черной упаковке. Мне, что ли, тебя привести?
Пауза, в которой, как Келу кажется, он улавливает вздох отчаяния. В подсобке движение, из нее появляется женщина с чеддером.
– Вот! – торжествующе говорит Норин. – Это моя сестра Лена. Лена, это Кел Хупер, который переехал в дом О’Шэев.
Лена не похожа на ту, кого Кел ожидал увидеть. По рассказам Марта он представлял себе мясистую, румяную тетку шести футов роста, ревет, как корова, грозно помахивает сковородкой. Лена высокая, все так, и мясо у нее на костях водится, однако все в ней такое, что Кел представляет, как она бредет по холмам, а не как лупит кого-нибудь по башке. На пару лет моложе Кела, густой светлый хвост на затылке, широкие скулы, голубые глаза. На ней старые джинсы и свободный синий свитер.
– Рад, – говорит Кел, протягивая руку.
– Кел, любитель чеддера, – произносит Лена. Рукопожатие крепкое. – Наслышана о вас.
Быстро ехидно улыбается Келу, вручает сыр. Кел улыбается в ответ.
– Да и я о вас.
– Уж конечно, еще бы. Как справляетесь у О’Шэев? Без продыху?
– Справляюсь, – говорит Кел. – Но понимаю, почему тот дом никому не был нужен.
– Тут не шибко много народу рвется дома покупать. В основном молодежь уезжает в город как можно быстрее. Остаются, только если работают на семейной ферме или им нравится в этих краях.
Норин сложила руки под грудью и глядит на них с материнским одобрением, от которого у Кела все начинает зудеть. Лена – руки в карманах джинсов, одним бедром опирается о стойку, – ей вроде как все нипочем. Есть в ней ненатужный покой, взгляд ее прям, не смотреть ей в глаза трудно. Март был прав хотя бы в этом: ее присутствие замечаешь.
– А вы, значит, остались? – спрашивает Кел. – В сельском хозяйстве?
Лена качает головой.
– Была. Продала ферму, когда муж помер, оставила только дом. Хватит с меня.
– Вам, значит, нравится в этих краях.
– Нравится, ага. Город мне б не подошел. Весь день да всю ночь слушать чужой шум.
– Кел жил в Чикаго, раньше-то, – вставляет Норин.
– Я знаю, – говорит Лена, весело дернув бровью. – А вы что ж тут делаете?
Что-то в Келе хочет, чтобы он расплатился за сыр и убрался, пока Норин не вызвала священника – женить их не сходя с места. При этом явился он сюда сегодня с определенной целью – помимо того, что у него закончилось то-сё. Усложняется все еще и тем, что Кел не помнит, когда последний раз был в одном помещении с женщиной, потолковать с которой был бы не прочь, и он не уверен, очко это в пользу того, чтобы остаться или чтобы проваливать к чертям из Доджа[20].
– Видать, и мне в этих краях нравится, – говорит.
Лене явно все еще весело.
– Многим так кажется, пока на постоянку не переберутся. Перезимуйте тут, тогда и потолкуем.
– Ну, – возражает Кел, – я не то чтобы неженка. Доводилось и в лесной глуши жить, когда пацаном был. Считал, что там же сразу и осяду, но, похоже, задержался в городе дольше, чем думал.
– Что ж вас достает? Дел мало? Или мало тех, с кем этими делами заниматься?
– Не-а, – говорит Кел, улыбаясь чуточку застенчиво. – Ни с тем ни с другим у меня проблем нет. Но, надо признать, по ночам я слегка дерганый – никого ж рядом нету, кто б заметил, если вдруг какие неприятности возникнут.
