– Аэр, стой! – раздался крик призрака, чёрно-белая тень метнулась ко мне, полупрозрачные руки потянулись к плечам. Но вместо могильного холода по коже расплылось приятное тепло – словно от объятий кого-то знакомого и донельзя родного.
– Отпусти, – зачем-то шепнула я, хоть и понимала – призрак бесплотен, он не сможет меня удержать.
Или сможет?
– Не отпущу! – совсем уж громко завопил призрак. – Не отпущу, пока ты не перестанешь маяться дурью и не возьмёшь себя в руки!
Тепло от ладоней, слишком осязаемых, слишком плотных для призрака, разливалось по телу.
– Я не могу. Прости, но я не могу.
Лодчонка призывно покачивалась, маслянисто поблескивающие волны глухо бились о её борта. Их плеск завораживал, он звучал музыкой, влекущей и зовущей, он обещал покой и забвение.
Наверное, в жизни каждого, на чью долю выпадают тяжёлые испытания, рано или поздно наступает момент, когда отступает железная доселе воля, и опускаются руки. Когда малодушие приходит на смену вере и долгу. Момент, когда малая малость может склонить чаши весов в ту или иную сторону.
Момент выбора, момент, обнажающий истинное нутро и дух.
Наверное, этот момент – тоже испытание, одно из многих. Если так, то мне его точно не пройти. Впрочем, всё это уже не важно. Значение имеет лишь покой, что ждёт меня по ту сторону мира живых.
Не отдавая себе отчёта, потеряв всякую возможность сопротивляться исходящему от миража притяжению, я дёрнула плечами, сбрасывая призрачные руки, и двинулась вперёд.
Шаг, другой. Умиротворяющий плеск волн, спокойствие красок и оттенков. Боль и душевные терзания отступят, как только я перешагну не видимую глазом черту, за которой уже не будет возврата…
– Его там нет, Аэр! – отчаянно выкрикнул призрак.
Я вздрогнула, и весы мироздания качнулись в обратную сторону. Мираж потусторонних берегов поблёк и словно бы отодвинулся на пару шагов.
– Что? – прошептала я, оборачиваясь.
Призрак, поникший и растерянный, вскинул голову и, выделяя каждое слово, повторил:
– Его. Там. Нет.
Я посмотрела на мираж – отвратительно грязные волны качали утлую, обшарпанную лодчонку, вот-вот грозящуюся затонуть, – и вновь обернулась к призраку. Наваждение проходило, оставляя после себя жгучий стыд. Как могла я счесть представший передо мной пейзаж вместилищем покоя?
– Но я же своими глазами видела, как он… его…
Даже драконьему оборотню не под силу выжить, когда грудь пронзена сразу тремя клинками.
– Твой владыка не ждёт тебя за чертой смерти, Аэр.
«Царапины», – будто наяву услыхала я спокойный и в то же время немного насмешливый голос, и на мгновение мне показалась, что я сошла с ума.
– Невозможно, – одними губами прошептала я.
Сердце зашлось в частом, полном радости перестуке. Всего несколько слов, крохотная искра, давшая надежду – и оно поверило, слепо и отчаянно, отметая прочь все доводы рассудка.
Мираж отодвинулся ещё дальше, теперь до него было шагов двадцать, не меньше. Прямо на глазах он покрылся змеистыми трещинами, потемнел, словно старое зеркало, а вскорости и вовсе растворился в тумане, не оставив и следа.
– Что это было с тобой такое, Аэр? – сердито прошипел мне в спину карг. – Забыла, к чему твоя смерть приведёт, а?
– Не забыла, – голос предательски дрогнул. – Просто…
– Что просто-то? Сдалась? Устала?
Я опустила голову, пряча глаза.
– Я больше не могу смотреть, как кто-то умирает за меня.
– За тебя? – призрак расхохотался. – Нет, Аэр, не за тебя они отдавали жизнь, а за всех тех, кто зовёт Шагрон своим домом. Они почитали это своим долгом и исполнили его. А вот ты о долге позабыла. Так, может, хоть теперь вспомнишь и сделаешь так, чтоб их жертвы были не напрасны? Если не ради Шагрона, то хотя бы ради своего дракона.
