Исключение - страница 3

– Я ем хлеб с колбасой, а не колбасу с хлебом, – говаривал он.

С колбасой полагалось делать только белый хлеб, а с сыром – черный. И белый хлеб надо было нарезать исключительно по диагонали.

У деда был персональный граненый стакан в железном подстаканнике с гравировкой от ЦСКА. К стакану прилагалась чайная ложка, а сахар рафинад надо было давать на отдельном блюдце, – его дед ел вприкуску.

Когда Лида появилась в комнате с подносом, дед убавил радио и указал на диван.

– Рассказывай.

Лида устало села и откинулась на мягкую спинку.

– Все как обычно.

– Посылают куда?

– Да нет, я ж только два месяца назад вернулась из Чехии. Теперь очередь Матвеевой, она летит на Шри-Ланку.

– Ясно, – дед пожевал и кивнул. – На море не тебе.

– Да брось. Все равно не дают времени покупаться. А в Чехии было здорово, погуляла по старому городу.

– В феврале. Красота, – дед усмехнулся. – В 63-м мы ездили в Чехословакию. В Брно. Игру уже не помню. Зато я привез тогда твоей матери туфельки. Красные, кожаные, с пряжками. Зоя сшила ей в красную клетку платье, и она ходила в школе на танцы. Самая модная была. И косички с бантами, Зоя ей туго плела, а все равно кудряшки по всей голове торчали. Да. Это ты в мать белобрысая, только жалко, кудрей нет.

Лида вздохнула. Она слышала эту историю не первый раз. Она не помнила родителей, хотя по всей квартире висели мамины фотографии и только одна – с отцом, Михаилом Стрельниковым.

Бабушка часто рассказывала Лиде о ее маме, о своей Катеньке. Они были похожи: Зоя Павловна и Катя: обе маленькие, хрупкие, с большими голубыми глазами и тонким, изогнутым ртом. Только Катя смотрела со всех фотографий, счастливо улыбаясь. Вот она в садике, снежинка. Здесь на даче, в венке из одуванчиков. А это выпускной, нарядное платье. И институтский снимок, они ездили на картошку. У нее здесь модный в те годы начес. И, наконец, единственная фотография с папой: свадебная. Цветная. Мама в коротком платье и с маленькой фатой, а в руках – красные гвоздики. И глаза со стрелками. А у папы длинная битловская стрижка и усы. От папы Лиде достались карие глаза. Бабушка раньше думала, что и волосы у нее потемнеют в отца, но Лида на удивление осталась темноглазой и светловолосой.

В остальном Лида пошла в деда. Она вытягивалась и вытягивалась, потеряв всякую надежду остановиться. Длинные пальцы и прямой дедов нос.

– Титовская порода, – качала головой бабушка, которая едва дотягивала двенадцатилетней внучке до плеча.

Они смотрелись странно: высокий статный дед и крошечная бабушка. Дед даже в старости не сутулился, а бабушка с каждым годом гнулась ближе к земле.

– Мне поручили интервью, – Лида нарушила тишину.

– С кем?

– С кинозвездой.

Дед поморщился.

– Ну-ну.

Они еще помолчали.

– А что Виталик?

– В Питере Виталик.

– Замуж еще не позвал?

– Дед!

– А что? Он неплохой. Я помру скоро, ты хоть будешь при муже.

– Не говори так!

– Эка новость. Из команды только я жив еще да Андрюха Короленко. И как его…

– Мусурбеков.

– Да, Рашид. Надо позвонить ему, а то только в декабре говорили. Ах, да. Виталик. Хочешь, я с ним поговорю.

– Тут такое дело, дед. Я хочу с ним разойтись.

Александр Борисович хлопнул себя по ногам.

– Ты с ума что ли сошла?

– Почему?

– Вы два года уже наматываете сопли на кулак. Мы с Зоей встретились и через три месяца поженились. Я к ее родителям в Сергиев Посад ездил только раз и все. Ты когда собралась детей заводить?