Людя, правда, тоже не из робкого десятка. На гадости тоже была мастерица ‒ то ужей наловит и в кастрюлю подкинет, то мышей да крыс дорогому родственнику в сапоги засунет. Однажды додумалась ‒ и козьего помета в перину жениху напихала. Крику было, что окна ходуном ходили. Только няньки-надсмотрщицы сдали её с потрохами, а жених, не особо церемонясь, вознамерился выдрать лозиной собственноручно. Тогда-то от страха, боли, обиды, тьма впервые и проявилась. Людя тот момент запомнила слабо, но женишок напугался до полусмерти, а главное, со страху к невесте больше по ночам не хаживал и бдительность свою ослабил.
Вот тогда и решилась Людя, набравшись храбрости, подкупила одну из дворовых девок гребнем коралловым и лентами кагантскими ‒ все богатство, что от матушки с батюшкой осталось в личном пользовании ‒ и сбежала. Слышала, что за верст двадцать от родного селения, Обитель имеется, куда всех нуждающихся сирот принимают, вот и направилась туда.
Как добиралась ‒ вспоминать и то страшно. Каждый раз боялась, что настигнет «жених», развернет обратно, и, тогда уж точно, выбора ей не оставит. Но таки достигла Людвика заветной цели ‒ в полуобморочном состоянии донесли ноги до той самой Обители…
‒ Как она? ‒ за дверью камеры послышался, теперь уже, легко узнаваемый голос. ‒ Опять переборщили с пылью!
Раздраженный. Нетерпеливый. Недовольный голос палача, которому преподнесли жертву в бесчувственном состоянии.
‒ Ну-ка посмотри на меня, ‒ приказ был не жесткий, но Людя не смела ослушаться. С трудом разлепила тяжелые опухшие веки.
А ведь перед ней была женщина. Вот, что не давало покоя ‒ как это может творить женщина.
‒ Тьма ещё не до конца овладела ею, ‒ констатировала женщина в плаще и, открывающем лишь тонкие чёрные губы, капюшоне, ‒ девчонка сопротивляется. Сильная…
Людя знала её. Точно где-то видела, только не могла вспомнить, где и когда именно. Будто бы тот участок памяти, в котором хранилась данное воспоминание, находился под замком, а вскрыть его не получалось ‒ Людя не могла подобрать ключика. И только резкая боль, которая возникала каждый раз, когда девушка пыталась зацепиться крючками мыслей за ускользающую догадку, не давала прикоснуться к этому воспоминанию.
‒ Если сильная, это хорошо, ‒ произнес мужской незнакомый голос, ‒ тебе такая как раз подойдет.
‒ Ещё как! ‒ воодушевилась женщина, её потемневшие, будто искусанные губы, сложились в подобие улыбки. ‒ Столько нерастраченной темной силы… а эта дуреха даже пользоваться, как следует, ею не умеет.
Женская рука с тонкими нервными пальцами ласково перебирала Людины волосы.
‒ Но волосы стали менять цвет, а это значит повелительница её благословила, ‒ неприятное хихиканье.
Женщина вызывала отвращение, то ли запахом мертвечины, который исходил от неё, то ли странным голосом, что будто бы доносился из самой могилы. Вообще, её раздражала и пробуждала омерзение каждая мелочь: камера ‒ холодная и сырая, словно затопленный склеп, люди, которые на людей слабо похожи, их хозяйка и вовсе от человеческого существа была далека, если в этом её теле и теплилась жизнь, это было больше похоже на существование оживлённой куклы.
‒ Что с ней делать дальше? ‒ мужской голос подручного, ещё принадлежит человеку, хотя каждый вздох и сопровождался костным скрежетом зубов.
‒ Пока ничего, ‒ хозяйка подземелий встала и направилась к выходу.
