Вообщем, стоит он и ждёт своей участи с немым вопросом: достанется ли ему или нет тот деликатес, ради которого он покорно застыл в многометровой очереди, уставившись в затылок, стоящего перед ним гражданина? И вдруг, натренированный взор молодого и вёрткого ещё тогда человека выхватывает входящего с улицы в магазин Василия Ивановича Качалова. Для того, чтобы оценить это событие надо добавить, что сравнение его с небожителем было бы неполным. Высокого роста, в роскошной меховой шубе и такой же под стать шапке, Качалов возник в Гастрономе номер 1, как какой-то сказочный былинный персонаж. И даже уникальный богатейший интерьер гастронома с его резными тёмными деревянными стенными панелями из дорогих сортов дерева, позолотой и скульптурами не смог затушевать весь блеск появления легендарного артиста. Казалось, всё померкло в сравнении с ним. Артист замер в дверях, оглядывая своим царственным взглядом происходящее внутри, не находя там своего места. Казалось, его появление не было замечено никем.
Никем, кроме вездесущего корреспондента газеты. Углядев "светоча очей", Моисей Маркович выскочил из очереди и подойдя к Качалову выкрикнул на весь гастроном: "Товарищи! Дайте дорогу народному артисту!" Очередь даже не шелохнулась. И тут, громоподобно прозвучал неповторимый и неподражаемый качаловский голос, который приводил в восторг и в исступление обожающих его почитателей своим редким бархатным тембром: "Они не знают, кто такой народный артист!"…
Чего было больше в этом возгласе: презрения к толпе или желания самоутвердиться в своём бессилии перед тем народом, который его удостоил почётным званием народного артиста? Не знаю. Этот вопрос не даёт мне покоя с того момента, когда я услышал эту историю.
История пятая. Судьба художника
Умер художник Г.
В почтенном возрасте, В окружении почти полного одиночества. Может быть, успевший ощутимо распознать, будучи не очарованный этим наблюдением, те возрастные изменения, за которыми, выражаясь метафорически, асфальтированная дорога его лет медленно переходила в тряскую грунтовку, а затем, и вовсе в колдобины и буераки. Но это лишь только интерполяция моих представлений развития событий человеческого бытия в продвижении от простого к сложному. Не могу поручиться, что это было именно так. Скорей всего, что так. Может быть, в конце жизни он оказался не способен это распознавать, так как пребывал в том "нежном" возрасте, когда некоторые ограничения сознания придают людям функцию абберации адекватного ощущения своего присутствия в еле теплящемся теле.
А ведь когда-то он замечательно вписывался в то, что называлось "официозом". Со всеми своими почётными званиями и наградами; общением с выдающимися мастерами изобразительного искусства не только внутри страны, но за рубежом; с уникальной репутацией злободневного летописца в художественно-картинном отображении "не в бровь, а в глаз", сатирически стилизуя и гиперболизируя происходящее вокруг и даже шире. Вы спросите: как это всё могло уместиться в одном человеке? Отвечу: могло, если этот художник был карикатуристом. Да ещё каким! Первоклассным и далеко не бесталанным. По крайней мере, он по праву стоял в одном ряду с такими корифеями как Кукриниксы, Борис Ефимов и был их бесспорным продолжателем. Утверждение, достойное заслуженной им эпитафии.
Итак, пришёл и его срок. Каждый из нас оставляет на Земле свой след. В случае с художником Г. – это череда его картин. Полотна разного жанра, далеко не только из области "хлебной" карикатуры, которые он создал в течение долгой жизни. В них было воплощение всего его существа, частицы души, сердечных переживаний и умонастроений. Всё что смог он забирал с собой, когда иногда ему приходилось менять место проживания. Самое дорогое – так это уж точно. Последнее видимое им – отражение этих работ, померкшее в его уходящем сознании, когда он покидал бренную землю. И они, глядя на него, наверное, прощались с создателем, своим присутствием как-бы продливая его жизнь, прославляя его…
