Дора прислушалась. Лешка был спокоен, расслаблен. Ему нравилась дорога, скорость, нравилась соседка за спиной, крепко обнимающая его за талию, нравилось, что рядом едут друзья. От других тоже не веяло угрозой. Но Машка один за другим слала клону сигналы тревоги. Может, ей просто страшно? Ленка умчалась далеко вперед. Вон летит рядом с Гошей. Надо будет, кстати, узнать, что за черные ленточки повязаны на руле трех членов байкерской команды.
Дорофея едва дождалась ближайшей остановки, кинулась к Машке. Та специально отошла подальше от всех, собирала луговые цветы, ждала ее.
– Что стряслось? Чем напугана?
– Вдруг я ошибаюсь, – растерянно развела руками девушка, оглядываясь на байкеров. – Не могу избавиться от ощущения, что за нами погоня. Словно кто-то веревочку привязал к спине и тянет назад.
Вот оно – то, о чем предупреждал Ланс!
Маша поглядела на Ленку, кокетничающую с Лешкой возле байков. Остальные приценивались в придорожном кафе.
– Надо их предупредить. Они рискуют, помогая нам сбежать.
Дора нерешительно почесала затылок. Машка права, не поспоришь. Удивительно, что эта идея пришла в растрепанную голову ей, а не Доре. Врать ребятам дальше смысла не имело. Даже если их бросят на произвол судьбы, рядом есть автобусная остановка.
Дорофея улыбнулась своей копии, ухватила за руку и повела к кафе. Легкий ветер вращал крылья игрушечной ветряной мельницы у входа, алые, синие и белые длинные флажки развевались на длинных шестах на зеленой металлической крыше. Ленка смеялась, запрокинув назад голову, уцепившись рукой за тощее Лешкино плечо.
Парочка не сразу увидела девчонок, а увидев, засмущалась.
– Идите быстрее обедать, иначе наши оглоеды все умнут, – указал им Леша.
– Нам поговорить надо, желательно со всеми вместе, – набравшись храбрости, сообщила Дора.
– Именно. – Машка захотела перехватить инициативу. – Мы сказали вам правду, но не всю и теперь решили открыться полностью.
Лешка вздохнул, отобрал у нее веник пыльных придорожных цветов и украсил им урну.
– Вначале пообедаем, потом исповедуешься перед нами. Дело терпит?
– Обед, наверно, терпит.
Ждать было невыносимо.
Весь обед Лена с Алексеем не проронили ни слова, Гоша поглядывал на них, хмурился. Но сидел он на другом конце сдвинутых вместе столов. У одного из парней, Руслана, в руках оказалась флейта, Женя запел тихо, печально:
– Ее мне звать к себе не надо,
Не отзовется, не придет –
Мое проклятье, рок, награда,
Сквозь ночь стремительный полет.
В руках у Тани зазвенел бубен, она вплела его звон в мелодию. А Дора порадовалась, что угадала увлечение присоединившихся к ним байкеров.
– Как птица, сбившаяся с курса,
Как звук, затихший на губах,
Как мысль, что в такт биенью пульса,
Всю душу выжигает в прах.
– Может, не будем больше? – вскочил из-за стола Андрей Соколиный Нос. Нос у него был вовсе не соколиным, а приплюснутым, плоским.
Возмущение проигнорировали, явно подтрунивая песней над его личной печалью. Певец продолжал, голос его был звонок, заполнял все пространство кафе. Хозяин за стойкой не пытался им помешать: кроме молодых байкеров, посетителей в зале не было.
– Она вчера стучалась в окна
И нас бескрылыми звала.
Сегодня навсегда замолкла,
На воле будто не жила.
– Эх, сюда бы саксофон, какой бы блюз вышел! – Таня вдохнула вслед уходящему Андрею.
– Не повзрослела, нет. Сломалась.
Увяла в ритме кратких дней.
Я мог бы чувствовать к ней жалость,
