– Это… странно, да? Что я не уверена насчет детей? В конце концов, все думали, что я произведу на свет наследника для Дайо. Наверное, я должна была уже привыкнуть к этой мысли. – Я нахмурилась, глядя в темноту. – Почему я во всем так отличаюсь от остальных?
Санджит лежал неподвижно какое-то время, глядя на лавандовых спрайтов, сверкающих в ночном небе над потолком.
– Как бы там ни было, солнечная девочка, – сказал он наконец, – именно это мне в тебе и нравится.
Я вздохнула, закрыв глаза.
– Это только потому, что ты такой же странный, как и я.
Он рассмеялся.
Я устроилась у него на груди, наслаждаясь тем, что могу еще немного побыть влюбленной девушкой, пока рассвет снова не превратит меня в сумасшедшую императрицу-Искупительницу.
Я напрасно беспокоилась о дворцовых сплетнях: мое поведение на Вечере Мира к утру уже никого не волновало.
– Вулкан сделал что?! – воскликнула я, когда Дайо разбудил меня и Санджита.
– Уничтожил треть столицы Олуона, – повторил Дайо, вручая мне одежду. – Ну, то есть еще нет. Но скоро.
За окном едва рассвело. Мы с Санджитом торопливо следовали по коридору за Дайо, чтобы присоединиться к остальному Совету в общей гостиной.
Наши братья и сестры ходили кругами, набивая дорожные сумки одеждой, оружием и лечащими травами.
– Гобелены Умансы, – выдохнул Дайо. – Он расшифровал пророчества. Он не замечал общих закономерностей, пока не закончил последний гобелен час назад.
Пророческие гобелены Умансы висели теперь на стенах гостиной. В одном углу стояло высокое веретено, скрытое тенью в слабом утреннем свете, где Уманса проводил каждый вечер за ткачеством. На гобеленах он изображал картины, доступные лишь его невидящему взору. В них из фрагментов складывались истории – пылающий хаос из символов и созвездий, падения и становления империй под капризные обороты планет.
– Еще ничего не уничтожено, – вставил Уманса, поворачиваясь к нам с Дайо ухом. – Вулкан еще даже не начал извержение. Мои видения не предсказывают точное время.
– Но мы должны остановить это, – сказал Дайо, заламывая руки, пока я сонно снимала свой платок для сна. – Это может случиться в любой момент.
– Мы не можем подождать хотя бы до завтрака? – проворчала Эмерония.
Она сидела на полу посреди всего этого хаоса, скрестив ноги, и смотрела в свой стеклянный шар.
– Я проверила границы города. Никаких признаков пожаров, лавы или чего-то подобного. Если видения Умансы такие срочные, почему он не сказал об этом раньше?
– Я сказал, – возразил Уманса, скрестив свои татуированные руки на груди. – Или, во всяком случае, об этом говорили мои гобелены. Но только сейчас все стало ясно.
Он показал на стены гостиной, где гобелены, сотканные им за последние недели, сверкали черным, алым и коричневым. Последний гобелен все еще свисал со станка: на нем изображалась гора с зубами, когтями и пугающе человеческими глазами. Каменный зверь присел на задние лапы, напружинившись, и извергал лаву изо рта. Гобелен обрамляли символы и планеты, обозначающие место расположения монстра.
Затулу, Верховный Декан Имперской академии, яростно писал что-то на табличке, глядя поочередно то на гобелены, то на свитки.
– Здесь что-то не сходится. На гобелене Умансы вулкан находится там же, где Храм Олоджари.
Я нахмурилась.
– Кузница Углей?
Люди Углей почитали Полководца Пламя, одного из главных богов Аритсара. Его служители строили шахты и кузницы по всему Аритсару, надеясь, что стихийное божество благословит их усилия золотыми, железными и угольными жилами.
