– Разрешите не согласиться с вами, господин майор.
– В чем именно?
– Лучше иметь на руках командировочное удостоверение. Попасть на военные объекты легче военнослужащему, чем списанному по ранению.
– Пожалуй, что вы правы. Так и сделаем.
– Можно задать вопрос?
– Задавайте.
– Кто еще будет со мной в группе?
– Вас будет четверо: Тарасюк, Лиходеев, Падышев и, естественно, вы.
Аверьянов учился с ними в одной разведывательно-диверсионной школе, правда в разных группах. Он – в группе радистов, а они – в диверсионной. Вряд ли их имена были подлинные, но вот то, что все трое были «крещеные», в этом сомневаться не приходилось. Собственно, они и не скрывали некоторые этапы из своей биографии. Лиходеев сознательно перешел на сторону немцев с окопной листовкой в кармане, служившей пропуском для добровольного перехода бойцов на сторону германских войск. После двухмесячного обучения в школе для полицаев был направлен в ягдкоманду, в которой принимал участие в карательных экспедициях. О былых делах рассказывать в школе было не принято, собственно, как и о своей прошлой жизни, лишь однажды он мимоходом обмолвился о том, что вывозил на расстрел евреев. Позже Лиходеев был отобран в диверсионно-разведывательную школу, где прошел полный курс.
История перерождения Тарасюка и Падышева была в чем-то похожа: оба оказались в окружении, один – под Киевом, другой – под Минском. Прорываясь через кольцо окружения, попали в плен. Тарасюк через неделю вместе с группой военнопленных предпринял попытку бежать из лагеря, но был пойман. Далее перед ним встал выбор: быть убитым или расстрелять бежавших с ним товарищей. Думал он недолго, через секунду четыре человека легли на землю, сраженные автоматной очередью.
Падышев, попавший в плен и отправленный в сборный лагерь для русских военнопленных, был впоследствии «разагитирован» прибывшим пропагандистом белоэмигрантом и дал согласие на сотрудничество. В качестве поощрения его назначили старостой барака, он несколько раз принимал участие в расстрелах, а далее был отправлен в диверсионно-разведывательную школу. Таких людей с перепачканными кровью руками Гемприх-Петергоф называл «крещеными». Михаил Аверьянов был не запятнан, что вполне соответствовало планам заброски. Эта была обычная практика майора – засылать диверсантов, замазанных кровью, с агентом, не участвовавшим в карательных акциях. По его словам, в группе не должно быть абсолютного доверия, и агенты должны присматривать друг за другом. В таком вынужденном союзе присутствовала какая-то своя логика.
– Операция называется – «Барин», – продолжал тем временем майор. – Знаете почему?
– Никак нет!
– Потому что Барин – это вы! Вы будете ключевой фигурой в этой операции. Скажу больше, в вашем кармане будет лежать ключ от северных ворот России.
– Для меня это очень почетно.
– Надеюсь, что это так. Вы назначаетесь командиром группы.
– Спасибо за доверие, господин майор. Когда заброска?
– Уже завтра. Чего тянуть? Тем более что имеется весьма подходящий повод: завтра у меня день рождения, и мне хотелось бы отметить его как-то по-особенному, что ли… Надеюсь, что вы мне в этом поможете. Так что, когда вы будете в тылу у русских, я буду пить за ваше счастливое возвращение. И за нашу победу!
– Я не подведу, господин майор!
– Другого ответа я от вас и не ждал. И помните, командование «Абвера» возлагает на вас большие надежды.
