Костик крепко стискивает руль и на светофоре, оборачивается ко мне. Я не знаю, что ответить.
– Возвращаюсь домой. – добавляет он и опять нацеливается на дорогу.
– Проблемы?
– Можно и так сказать. Не хочу вдаваться в подробности.
– Ладно. Как же я без тебя…
Я слишком прикипела к нашим разговорам. Мы будто брат и сестра, поддерживающие друг друга изо дня в день.
– Выше нос, царевна Несмеяна!
– Я смеюсь только с тобой. Так нечестно, Костик. Бросишь меня одну в этом зоопарке.
– Андрей Петрович твой дядька, в обиду не даст.
В связи с тем, что меня придавливает новостью об уходе лучшего друга, я замолкаю, а через секунду, погружаюсь в электронную почту, что разгребаю каждое утро. Костя тоже больше не говорит ни слова.
«Не сыпь мне соль на рану,
Не говори навзрыд…»
Стук молотка и хриплый голос Михалыча будит меня уже третье утро подряд. Лёгкие занавески колышутся от теплого, южного ветра, когда я, наконец, разлепляю свои глаза.
– Не сыпь мне соль на рану, она ещё болит…– напевает хозяин чердака, на котором я проживаю вторую неделю.
Через полчаса присоединяюсь к Михалычу на крыше, помогая ему заменить очередной кусок шифера профлистом зелёного цвета.
– Через два дня съезжаю. – Объявляю я, и вгоняю очередной саморез в железо.
– Можешь жить хоть все лето, елки-палки. – с обидой в голосе бубнит мужчина и усаживается на пятую точку, чтобы перевести дух. На моих наручных часах стрелки едва-едва подобрались к цифре восемь, а в Жемчужном уже настоящее пекло.
– Скоро начнется сезон, Михалыч. Я знаю, что каждый закуток в твоём доме приносит тебе не малый доход, когда город заполняют туристы.
Ответом становится хмыканье, а после Серёга открывает бутылку с водой.
С Сергеем Михайловичем Ждановым я познакомился восемь лет назад. Мы оба попали в жернова отечественной судебной системы и наши койки в исправительной колонии общего режима номер девять стояли по-соседству.
– Да дура она. Баба же. – Говорил Михалыч каждый раз, когда начинал рассказ о своей жене, из-за которой он и оказался в колонии. Зла в нем не было. Он пожимал плечами и добавлял:
– В конце концов, в этом есть и моя вина. Это ведь я уговорил ее получить права и машина моя.
Наши соседи по камере крутили у виска после его рассказа о том, как он взял вину жены в смертельном ДТП на себя. К тому же уже, через год Сереге пришло извещение о том, что теперь нет у него никакой жены. Она подала на развод и по закону получила его без согласия осуждённого.
А Михалыч только и повторял:
– Да дура она. Баба же.
Четыре года от звонка до звонка мы несли наш крест плечом к плечу, и ни разу я не услышал от него слов хуже в сторону бывшей жены, которая за пару месяцев успела, наладит свою новую жизнь. Поэтому именно про дом у моря Михалыча я вспомнил после возвращения в страну.
– Приезжай, Юра, всегда буду рад. – Сказал он на прощание, покидая колонию.
И прямиком из аэропорта Краснодара я направился в небольшой городок у моря Жемчужное, надеясь осесть, наконец, в этом месте.
– Нашел квартиру в городе в тридорого? – спрашивает Серёга, когда мы отправляемся перекусить не хитрым завтраком из подгоревшего омлета.
– Цена вполне приемлема. К тому же, я нашел работу.
– Быстро ты освоился. – Сигарета появляется у Михалыча во рту.
– Просто подвернулась работёнка.
Я быстро уничтожаю свою половину омлета, запивая сомнительное кулинарное творение холодным молоком.
