Викарий явно смутился.
– Откровенно говоря, Эбби, я как-то не заметил, что мисс Торилья уже выросла.
– Ну так вот, сэр, ваша дочь выросла, и это настоящее преступление – похоронить ее заживо в этом ужасном месте.
– Но я нужен здесь, – доказывал викарий, как будто произносил последнее слово перед приговором в суде.
– Возможно, и так, – парировала Эбби, – я не спорю, сэр, вы делаете здесь Божье дело и справляетесь с ним хорошо. Но это, если можно так выразиться, ваша профессия. А мисс Торилья не священник и не проповедник, она молодая женщина, и надо сказать честно – красавица!
Но речь Эбби была прервана появлением Торильи: она вернулась в комнату, держа в руках внушительное блюдо, в самом центре которого съежился крохотный пудинг.
Она поставила блюдо перед отцом, а он до такой степени был погружен в свои думы, что даже не заметил ее присутствия.
Торилья встревоженно посмотрела на Эбби, но служанка как ни в чем не бывало поменяла тарелки и положила столовую ложку возле руки викария.
– Ты права, Эбби, – вдруг сказал он. – Мисс Торилья должна побывать на свадьбе леди Берил. Как-нибудь отыщем нужные деньги.
Когда он вылетел из дома, по всей видимости, не проглотив последний кусок пудинга, Торилья сказала:
– Значит, ты убедила папу дать согласие? О, Эбби, я чувствую себя такой виноватой. Этот разговор ужасно расстроил его. Папа хотел отдать деньги Коксволдам.
– Эти Коксволды уже вытянули из вашего отца кругленькую сумму, – рассердилась Эбби. – Эта женщина умеет разжалобить, а викарий, бедняга, верит каждой ее басне.
– Да, я знаю об этом, Эбби, но он так страдает, и здесь так ужасно. А на детей я не могу даже смотреть, – сказала девушка дрогнувшим голосом. – Быть может, это… эгоистично с моей стороны. Если я останусь, а папа отдаст деньги Коксволдам, жизнь их может… чуточку измениться.
– Даже если целая сотня Коксволдов будет умирать с голоду, – изрекла Эбби, – это не заставит вас отменить поездку к леди Берил.
– Но, наверное, нехорошо оставлять папу в одиночестве, – пробормотала Торилья.
– Я не позволю вам отказаться от приглашения! – Служанка была непреклонной. – А теперь садитесь, мисс Торилья, и пишите ее светлости, что выезжаете в следующий понедельник.
– Но, Эбби, это ведь уже послезавтра!
– Чем раньше, тем лучше, – отрезала Эбби, – и незачем беспокоиться об отце. Я присмотрю за ним, вам это хорошо известно.
– Он действительно больше слушается тебя, – согласилась Торилья. – Я никогда не смогла бы заставить его съесть лишний кусок баранины. Вкусная еда обрадовала его, хотя он и промолчал.
– Этой бараньей ноги нам хватит до конца недели, – сказала Эбби. – Если бы ваш отец питался получше, то не стал бы так усердно печься о бедных и больных.
Торилья знала, что служанка права и ее отец не единственный в мире страдалец.
У нее болела душа за малюток, работавших в шахте, – их пороли, если они плакали или засыпали. Ей становилось дурно, когда она видела тридцатилетних женщин, превратившихся в искалеченных, немощных старух.
Ей было понятно, почему мужчины каждую пятницу торопились в кабак: они желали хотя бы на час забыть об опасной, изматывающей физически и духовно работе в темной, грязной яме.
Когда происходили несчастные случаи, отец приходил домой бледный, едва сдерживая слезы, а Торилья разносила приготовленный Эбби отвар больным женщинам и детям, не знавшим, что такое сытная еда.
