Вода легким поцелуем коснулась руки, и пальцы сомкнулись вокруг камня.
Будь осторожен. Ты можешь метнуть этот камень?
Он поднес камень ближе к глазам. Костяная белизна испещрена тонкими серебристо-серыми прожилками и точками. Поверхность чуть сместилась перед глазами, требовательный луч высек из нее ослепительную искру.
Зеркальная поверхность озера колыхнулась, и от едва заметной волны отразилась другая искорка, снова ослепившая его на мгновение. Или он по-прежнему глядел на камень, а может – на камень и на озеро сразу?
Рисунок поверхности камня снова изменился: будто расступилась какая-то дымка, зыбкая вуаль, и теперь он смотрел внутрь камня и приближался взглядом к сокрытой там тайне…
По озеру опять прошла рябь; вспышки, теперь более яркие, обожгли глаза, горячими иглами вошли в мозг, как безжалостные копья света, о Боже, если камень именно это скрывал, он хочет выбраться, уйти подальше, скорее уйти, уйти прочь…
Будь… осторожен…
И вот он вырвался, и теперь парил, совсем невесомый, менее материальный, чем промежутки между снами, будто все, чем он был, сконцентрировалось в одной единственной чистейшей мысли.
Именно так и должно быть, и никак иначе, этого он хотел всю свою жизнь.
Костяная белизна была кроватью; теперь Марк видел себя лежащим на ней, и этот образ стремительно уменьшался, отдалялся, будто он смотрел в перевернутый телескоп.
Стоп.
Движение прекратилось, и он почувствовал, что ждет чего-то.
Рябь на озере потревожила воздух, его потоки расступились; парнишка в соседней комнате беспокойно ворочался в постели, запутавшись в своих простынях и проблемах.
«Джоунз», – произнес парень. Вслух? Кажется, они о многом болтали, когда остались тут вдвоем. Джоунз. Джоунз был мертв. Нет, Джоунз не был мертв. То есть был мертв, но не всегда. Только иногда. Джоунз Шредингера. Что это за шредингеров Джоунз? Странное занятие – засовывать кошек в ящики с наполненной ядовитым газом склянкой[11]. Правда, не страннее, чем шредингерово видео, которое никак не получалось сделать правильно, поэтому он возвращался к нему снова и снова, зная, что оно не оставит его в покое, пока не будет закончено – а Ударник этого не понимал, потому и пришлось пойти на сделку с Галеном и Джослин. А может, все это из-за шредингерова члена, который тоже временами заставлял его страдать. Если присмотреться, наш мир до безобразия шредингеров.
Камень по-прежнему лежал в руке – ровная, шероховатая поверхность обволакивала его самого, в то время как пальцы смыкались вокруг нее, но тело при этом находилось далеко внизу, распластавшись на кровати, как снятый экзоскелет. На кровати, которая дрейфовала по поверхности озера, а волны ряби рассыпали вокруг ослепительные искры света, – тайный мир внутри камня, и ничем не отмечен путь назад, домой…
На каменистом берегу кто-то стоял спиной к нему, а теперь начал поворачиваться – это происходило медленно, как смена времен года или движение Луны по небосводу. Он боялся увидеть, какое лицо окажется у незнакомца на этот раз, какое лицо глянет на него из темноты, какое лицо, лицо…
Джина. По телу пробежала дрожь облегчения. На этот раз – Джина. Он будто впервые за долгое-долгое время ясно различил ее лицо, словно все эти годы смотрел на нее сквозь слои тумана или вуали. За двадцать лет может накопиться немало слоев. Он почти позабыл, насколько прекрасна была она для него.
