Искусство бессмертия. Первое кольцо силы - страница 4

А в небе, сияют приветливым светом звезды! Но вокруг мгла: не пробивается свет звезд – сквозь туман и дождь.

Прекрасен свет звезд в густом тумане. Туман свету звезд – другой оттенок дает, словами невыразимый. Грустно, что никому той красоты видеть не дано.

Одни они, на целом свете продрогшие-вымокшие, и совсем им грустно оттого, что идти вымокшим надо. И плохо им оттого, что горы эти огромные, для них, вдруг чужими стали. Плохо им оттого, что за мокрыми стенами вагонов – сухо и тепло, и там, в вагонах, под сухими простынями спят сухие люди, уткнув носы в пуховые перины. Плохо человеку, у которого нет теплой, сухой комнаты и перины.

Голодные, насквозь промокшие люди уходят по воде, по лужам. В никуда. Они уходят в темноту, туда, где нет фонарей. Они рвутся, как волки, рвутся как из западни, и мечтают вырваться, дойти, а еще они мечтают о теплом очаге, о сухих башмаках, о бутылке старого вина и хорошем остром шашлыке, чтобы рот горел.

А как хорошо на поезде ехать, никакого напряжения, ничего делать не надо, едешь, воздух свежий, думать ни о чем не надо, ни о чем заботиться не надо.

Свистит-ревет над вагонами ветер, из бездонной темноты валят валами тяжелые капли-снежинки, шлепают-ляпают, злобствуют, а пассажиров поезда достать не могут. Не пробить им стен вагонов непроломляемых! Свисти же, ветер, злобствуй, как враг в расстрельной лефортовской одиночке!

Сухо и тепло в вагонах. По углам вагонов мрак. Но теплый мрак. Добрый. Приветливый.

К вечеру пошли люди по вагонам, свечек зажгли во множестве, фонари цветные включили.

Столы в каждом вагоне расставили и пошли посуду расставлять да ужин сервировать! На каждом столе по лампе: по островку света в приветливом мраке. Ужин на всех! Бутылки вина, множество! Этикетки разноцветные! Название – языками заморскими! Шашлыки огненные: половина мяса, половина перца. А кроме перца в шашлыках еще много всего огнедышащего, ешь да слезы вытирай.

Проснулись все и ближе к ночи пошло веселье. Пир сказочный. Струйки дыма папиросного к потолку поплыли. Шум, гам, веселье. Водка рекой!

В вагонах песни слышаться. Танцы! Парни по углам девок тискают, веселье. И всем видно: народ в движении. С ускорением. Аж в ушах свистит!

Грянули бубны мелодию удалую, взвыли скрипки, зазвучал дивный голос:

Издалека, долго, течет река волга, течет река волга, конца и края нет!

Среди хлебов – спелых, среди снегов – белых, течет моя Волга, а мне 17 лет!

Сказала мать, бывает все сынок, быть может – ты устанешь от дорог!

Когда домой придёшь в конце пути свои ладо в воду опусти!

Издалека, долго, течет река волга, течет река волга, конца и края нет!

Среди хлебов – спелых, среди снегов – белых, течет моя Волга, а мне уж 30 лет!

Какой оркестр! Человек десять всего. Скрипки, бубны, балалайки да гитары. Дивно звучит голос, льется ручейком по камушкам, за душу берет! Заслушаешься, очаруешься.

Молодая женщина в длинном платье пошла кругом легко и свободно. И всем понятно – это профессиональная танцовщица. И голова у нее не кружится. А тело кружится как юла. На одном месте. Кажется, что женщина ног не переставляет. Но не уводит ее в сторону. А длинная юбка раскрывается парашютом. Даже не парашютом, а цветком-одуванчиком. Парашют куполом, а тут разлетелась юбка в кружении в одну плоскость, обнажив худые стройные ноги в черных чулках. Кружится женщина, не уставая, улыбаясь загадочной улыбкой. Не она музыке следует, а музыка для нее звучит. Под нее подстраивается.