Искусство быть (сборник) - страница 26

Бертран Рассел – человек веры. Не веры в теологическом смысле, а веры в силу разума, веры в способность человека собственными усилиями создать свой рай. «Что касается геологического времени, – писал он в «Опасности для человека водородной бомбы» (1954), – человек до сих пор существует очень короткий период – самое большее миллион лет. То, что ему удалось совершить, в особенности за последние шесть тысяч лет, есть нечто совершенно новое в истории мироздания, по крайней мере, насколько мы с ним знакомы. На протяжении бесчисленных столетий солнце вставало и садилось, луна прибывала и убывала, по ночам светили звезды, но только с появлением человека все эти явления были поняты. В великом мире астрономии и в крошечном мире атома человек раскрыл секреты, которые можно было бы счесть нераскрываемыми. В искусстве, литературе и религии некоторые представители рода человеческого достигли такой возвышенности, что это делает наш вид достойным сохранения. Неужели все это должно кончиться тривиальным ужасом потому, что столь немногие способны думать о Человеке, а не о той или иной группе людей? Неужели наша раса настолько лишена мудрости, настолько неспособна на бескорыстную любовь, настолько глуха даже к простейшим требованиям самосохранения, что последним доказательством ее глупой изобретательности должно стать уничтожение всей жизни на нашей планете? Ведь исчезнет не только человек, но также животные и растения, которых никто не может обвинить в коммунизме или антикоммунизме.

Я не могу поверить, что таков будет конец. Я хотел бы, чтобы люди на мгновение забыли свои распри и подумали о том, что если они позволят себе выжить, то есть все основания ожидать в будущем триумфов, неизмеримо превосходящих триумфы прошлого. Перед нами лежит, если мы это выберем, постоянное движение к счастью, знаниям и мудрости. Выберем ли мы, напротив, смерть, потому что не можем забыть свою вражду? Я призываю – как человек – других людей: помнить о нашей человечности и забыть остальное. Если вы на это способны, путь в новый рай открыт; если нет, вас не ждет ничего, кроме всеобщей смерти».

Эта вера коренится в качестве, без которого нельзя понять ни философию Рассела, ни его борьбу против войны, – в его любви к жизни.

Для многих людей это не значит особенно много: они полагают, что жизнь любят все. Разве человек не цепляется за жизнь, когда возникает угроза ей, разве он не получает удовольствия от жизни, не испытывает волнующих и возбуждающих ощущений?

Во-первых, люди не цепляются за жизнь, когда ей грозит уничтожение; как иначе можно было бы объяснить пассивность человечества перед угрозой ядерной катастрофы? Во-вторых, люди путают возбуждение с радостью, нервный трепет с любовью к жизни. Они «окружены изобилием, но не имеют радости». Факт заключается в том, что все достоинства, за которые превозносят капитализм – личная инициатива, готовность к рискам, независимость, – давно исчезли из индустриального общества; их можно обнаружить по большей части в вестернах и среди гангстеров. В бюрократизированном, централизованном индустриальном обществе, независимо от политической идеологии, все больше людей, которые по горло сыты жизнью и готовы умереть, чтобы избавиться от скуки. Это они утверждают: «Лучше мертвый, чем красный», но глубинная суть этого лозунга иная: «Лучше мертвый, чем живой». Как я уже говорил выше, конечная форма такой ориентации могла быть обнаружена среди фашистов, лозунгом которых было «Да здравствует смерть!». Никто не показал этого яснее, чем Мигель де Унамуно в своей последней речи в университете Саламанки, ректором которого он был в начале гражданской войны в Испании, в ответ на выступление генерала Миллана Астрея; любимый лозунг генерала «Viva la Muerte!» (Да здравствует смерть!) кто-то из его последователей выкрикнул из зала. Когда генерал закончил свое выступление, Унамуно поднялся и сказал: «Я только что слышал некрофильский и бессмысленный крик «Да здравствует смерть!». И я, проведший жизнь, высказывая парадоксы, вызывающие непонимание и гнев у других, я должен как эксперт сказать вам, что этот нелепый парадокс вызывает у меня отвращение. Генерал Миллан Астрей – калека. Пусть это будет сказано без всякого уничижительного подтекста. Он – инвалид войны. Инвалидом войны был и Сервантес. К несчастью, сейчас в Испании слишком много калек. И скоро их будет еще больше, если Бог не придет нам на помощь. Мне больно думать, что генерал Миллан Астрей будет определять характер массовой психологии. Калека, лишенный духовного величия Сервантеса, склонен искать зловещее удовлетворение, сея увечья вокруг себя». Миллан Астрей больше не мог сдерживаться. «Abajo la inteligencia! (Долой интеллигенцию!) – закричал он. – Да здравствует смерть!» Это вызвало поддержку фалангистов, однако Унамуно продолжал: «Здесь храм интеллекта, и я – его верховный жрец. Это вы оскверняете его священные стены. Вы выиграете, потому что грубой силы у вас более чем достаточно. Но вам не удастся убедить. Чтобы убедить, вам нужно принуждение. Чтобы принудить, вам потребовалось бы то, чего вы не имеете: Разум и Право в борьбе. Полагаю бесполезным призывать вас подумать об Испании.