Искусство и родинки - страница 10

Лео ждал меня, и моя находка легла на его ладонь. Пальцы чужой руки накрыли мои, дрогнувшие и неожиданно пойманные. Словно невзначай он прошелся по коже. Легким движением коснулся запястья, и живущая в нем искорка-пульс нитью разгорелась по телу, пугая сознание.

Но обстоятельства смеялись над нами. Снаружи, за окном, пронзительно и шаловливо вскрикнул ребенок, и искорка угасла. Лео прочистил горло и взял диск, словно ничего не произошло. Стереосистема привычно поглотила сборник.

– Хороший выбор, – похвалил Лео. Слова повисли в воздухе.

Сотканную из нежнейшей шелковой паутинки музыку мы слушали с закрытыми глазами. Но голос, согревающий лечебный бальзам, обволакивал мысли. Забравшись с ногами в кресло, я была уверена, что Лео чувствует сейчас то же самое. Я была дезориентирована, я была обезоружена непроизошедшим, но что-то неуловимо светлое разрасталось между нами.

Счет прослушанных композиций близился к десятку, когда я решилась заговорить с Лео. С пледом, накрученным на плечи, он проводил меня до входной двери. Я повернула ручку. Перед тем, как шагнуть через порог, я спросила у него, кому принадлежал голос с диска.

– Это был Грегори Лемаршаль, – ответил Лео, и глаза его грустно блеснули в полутемной прихожей.

Как я уже упоминала, в окрестностях отеля не так много мест, где можно провести время и с удовольствием, и с пользой. Еще меньше мест, которые могли бы занять туриста без компании. Именно таковой теперь я бывала иногда в полдень, а иногда теплым летним вечером. На Сашу я не сердилась – мы по-прежнему проводили достаточно времени вместе. Я была спокойна и счастлива за нее.

Одна из девушек-постояльцев с редким именем Марселин – она настаивала, чтобы ее называли исключительно Марси – подсела ко мне однажды за завтраком. Позже мы выяснили, что она также приехала с подругой и в ее отсутствие упорно искала себе занятие. Помимо этого, у нас с Марси оказалось одно общее увлечение – фильмы Ксавье Долана, и мы готовы были спорить о них и восхищаться мастерством режиссера часами. Она вообще любила искусство и стрит-арт – если мы говорили не об одном, то о другом. Мы быстро подружились, и, что уж говорить, я была крайне рада такому стечению событий.

Во время одной из традиционных утренних прогулок мы свернули за угол кафе-пиццерии и заметили одинокую тропинку. Странно было думать, что там что-то есть: казалось, мы выучили местность наизусть. Марси кивнула на мой немой вопрос, и мы прибавили шагу, охваченные любопытством.

Дорожка не сворачивала за все время пути и заканчивалась у покосившихся ворот, вот-вот готовых с лязгом обрушиться. Предупреждающих знаков и других тревожных сигналов поблизости не было, и интерес победил. Пока мы искали вход, в моей голове роились образы из «Дома восковых фигур», и несмотря на утренний свет, мурашки нахально поползли по спине.

Дверь, в отличии от ворот, крепкая на вид, была не заперта. Прежде чем взяться за ручку, я остановила взгляд на поцарапанной табличке. Строение являлось Центром культуры всего поселения, хотя на какой-либо «центр» оно походило меньше всего.

Марси потянулась внутрь первая. Мы одновременно чихнули, не то от пыли, не то от незнакомого запаха, тяжело висевшего в воздухе. Я не уверена, были ли в доме еще какие-то комнаты кроме этого зала. Все пространство занимали стеллажи, уходящие в потолок, и витрины. Мы вздрогнули, услышав скрип отодвигаемых стульев – пожилая пара, мужчина в полосатом пиджаке и очень худая женщина, смотрели на нас.