– Ого, какие вы молодцы! Полинка, это ты деда надоумила доски покрасить?
Девочка дедова любимица, во всех делах неизменно рядом с дедушкой. Умница и отличница, понимает, что батюшка шутит, улыбается и отвечает:
– Вообще-то это дедушка придумал, а я решила ему помочь.
– Всё равно вы оба молодцы. Это же очень хорошо перед зимой защитить от влаги деревянные полы. С колесами вон сколько снега в гараж несется. Мне тоже надо у себя помазать. Да всё никак не соберусь, то времени нет, то приболеешь, то лень-матушка одолевает. Но посмотрел на вас и решил: всё, больше не откладываю.
Мы посмеялись. Полинка продолжала работать, а Михалыч сказал:
– А я свой день рождения справил. Купил хорошей свинины, самогону нагнал и поехал к знакомым армянам. Когда-то тоже общались. Они хорошо знали моих друзей, а я много лет ездил к ним в мастерскую, чинил свои машины. Подарок они мне сделали вскладчину – семь тысяч рублей, чтобы я себе что-нибудь купил, – Михалыч смеется, – как в детстве. А я чего, на мясо потратился, овощей купил, самогон свой, ну на всё про всё тысяч пять ушло. Два дня шашлыки жарили. Я не пью, ты знаешь, а мужики нормально посидели. Они любят, когда я к ним приезжаю.
Я слушаю то, о чем он мне рассказывает, и не очень понимаю.
– Михалыч, день рождения отметить – это дело хорошее. Когда с друзьями посидеть – вообще замечательно. А эти люди? Мало ли с кем и когда приходилось по жизни пересекаться, так что же, теперь всех поить?
– Так-то ты, конечно, прав. Понимаешь, бывало и они присоединялись и отмечали вместе с нами. И знают, что никого из моих друзей уже не осталось. Если я не стану справлять с ними свой день рождения, они подумают, что я тоже умер.
Ашот меня спрашивает: «Алексей, а как поживает твоя сестра? Я ее помню». «Ашот, – говорю, – она умерла три года назад. Ты каждый год интересуешься ее здоровьем, а я каждый раз рассказываю тебе, что она умерла». «А, – тянет Ашот, – извини». В следующий раз снова спросит.
– У него, что, с памятью плохо?
– Нет, просто ему безразлично, жива она или нет. Но, если есть я, значит, есть и она. Я не обижаюсь. Ты понимаешь, когда сажусь с ними за один стол, кажется, что всё у меня как прежде. А если и эти люди исчезнут из моей жизни, пожалуй, я тоже подумаю, что меня уже нет.
Недавно, – продолжает Михалыч, – веду машину и слушаю интервью с одним известным писателем и актером. Фамилия на языке крутится, не вспомню никак, но ты его знаешь. Он у нас такой единственный, сочиняет собственные спектакли и сам же в них и играет. Так вот, ведущий его спрашивает, о чем он последнее время думает чаще всего. Знаешь, что он ему ответил? Он сказал, что чаще всего задумывается о смерти. Ведущий уточняет: а еще, мол, ты о чем-нибудь думаешь? Тот говорит: «Я только об этом и думаю». Ты понял? Этот актер младше меня на десять лет, и в церковь он не ходит, а мысли взрослого человека. Я и молюсь, и в храме бываю, а с реальностью не смиряюсь. Друзья ушли, а я будто всё продолжаю играть свой собственный спектакль.
Вечером того же дня около девяти часов мы с матушкой вдвоем прогуливаемся по опустевшему поселку и решаем зайти в часовню. На улице холодно и ветер, в часовне уютно и тепло. Мы вошли и стоим, не включая света. Наконец матушка спрашивает:
– Почему душе так нравится тишина?
Подумав, я отвечаю:
– Наверное, потому, что она сама по себе всегда одна. Одиночество – ее естественное состояние. Обычная наша суета ее утомляет, и потому иногда ей хочется побыть одной.
