– Заветы?
– Да, их немного. Если кратко: творение добра и саморазвитие – самостоянье человека.
– Мариэль… Школа названа в честь них, да?
– Верно. На древнем наречии фамилия означает «кровь» и «род». Ну, значит семья, кровные узы и прочее. Нэр-Мар – переводится как страна без магии, или же в буквальном смысле.
– Без крови перводуховных.
– Да, то есть без наследования их черт.
– А мы связаны кровью с ними?
– Совсем не обязательно – но кто ж знает? Хотя почти у каждого прародителя были дети, о их способностях ничего не сказано.
Коулман был самым сообразительным, начитанным в рамках истории среди учащихся. До него подобным качеством обладал Джон Милс, работающий по совместительству учителем истории Верэбриума.
Элис зевнула. Вся тягость дня снова укутала её сонливостью, но, желая показать, что беседа с Оливером ей интересна, она спросила:
– Что ты можешь рассказать о моём доме? – в ответ юноша замялся.
– Самый малочисленный. В одно время не существовало двух угрей. Вот и ошибка системы. В настоящее время живёт ещё один угорь, кроме тебя. Он в тюрьме. Или же ошибки нет, и он уже умер. Кхм. Большинство известных угрей Исорропиуса были серийными убийцами, кровавыми монархистами и консерваторами, а иные жестокими революционерами.
– Поэтому вы испугались, когда узнали?
Она пожалела в ту же секунду. Оливер погрустнел и опечаленно вздохнул, понимая свою глупость и излишнюю ведомость.
– По-моему, ты ни капли не похожа ни на предыдущих угрей, ни на прародительницу. Ты показалась мне доброй, искренней и сопереживающей.
– Ошибаешься.
Коулман нервно усмехнулся и поднял чемодан. Далее им предстояло пройти слегка закруглённую лестницу. Элис мысленно посмеялась и уже покорила за то, что составляет не лучшее впечатление о себе. Новое место, новые люди – почему бы не начать новую жизнь с немного другой личностью?
Когда двое спустились на первый этаж, Истом не без удовольствия уставилась на высокие плотные тёмные двери с витражными стёклами, на которых изображено солнце, заходящее между зелёными холмами. Двери громоздкие, но Оливер, даже держа чемодан, справился с ними.
Обеденный зал уставлен столами из плотного дерева разной длины и формы. Есть круглые по периметру рядом с окнами, и прямоугольные – в центре зала. Рядом с ними лавочки из тёмного дерева, у круглых – стулья. Эвфрем оставил верхнюю одежду на одной из вешалок и двинулся к столу. Справа от обеденного места, куда решил сесть Коулман, пункт раздачи еды, позади – ступени и подъем, похожий на сцену. Там сидят преподаватели и кураторы домиков.
Элис взглянула на высокий потолок. Хрусталики громадной, белоснежной люстры
поблёскивали и вальсировали в воздухе. На стене висели огромные часы. Они остались за спиной у севшего Коулмана. Круглый циферблат выступал из стены, скрепляясь с нею лозой, языками пламени, волнами и другими отличительными знаками домиков. У эвфремов – вытянутая светлая пружина, напоминавшая оттенок кожи, с которым видели друг друга невидимки.
Эти часы и узор на всю стену старинные. Они высечены с тех пор, когда угрей лишь недолюбливали, а не ненавидели, то есть очень-очень давно.
Девушка приблизилась к причудливой, но изящной стене, чтобы увидеть одиннадцатый домик, свой, но место пустовало. Если бы часы оказались компасом, то у них отсутствовало бы деление на северо-северо-восток, ибо там была лишь пустая лакированная доска.
