И у неё давно уже сложилось ощущение, что она – давным-давно, очень уже давно! – никому не нужна.
Давно уже…
Нужно было задуматься о будущем. Пора. А думать о нём Нине так не хотелось…
Nina (им. сущ. ж.р. в ед. ч.) – по-каталонски значит «кукла»12. Странно, что узнала это она только здесь и только сейчас. Как странно всё… Думала ли она когда-нибудь?.. Могла ли предположить?.. Мог ли ей кто-нибудь сказать?.. Впрочем, мог бы и сказать… Ведь были же у неё какие-то знакомые каталонцы и раньше, в той ещё жизни… Так что же они молчали как рыбы?
А если бы и сказали? Услышала бы она их тогда? Поняла бы?
А если бы даже и услышала, и поняла… что бы это изменило?
Ведь она, собственно, и была-то – куклой. Самой настоящей куклой: с пластмассовыми руками и ногами, с нейлоновыми волосами. Когда-то она ходила, по-настоящему, механически поднимая-переставляя прямые ноги… И когда Нину наклоняли назад, глаза её закрывались… А когда снова ставили на ноги – открывались, и в пластмассовой Нининой груди перламутрово переливалось: «Ма-ма!..»
Кукла Нина. На «кошачьем» языке это и звучит-то, оказывается, примерно как «масло масляное»:
la nina Nina —
как короткая детская песенка-шутка, песенка-игра с избыточным повторением слов и слогов. Которую и дóлжно бы напевать весёлым кукольным голосом, но получается почему-то всё равно грустно…
Скоро и её, куклу Нину, вынут из этого шкафа со стеклянными дверцами и тоже – отдадут. Подарят. Домработнице Любе. Хозяйка и подарит.
Тоже, кстати, Нина… В честь неё и назвали когда-то. Лет сорок назад… Отдаст. Для Любиной внучки, которая «завсегда бежит-бежит на мысочках – встречать! и сразу – раз – в сумку: „Бабуй, тиво пинеса?“» – и которая «все куклы любит, все-все, хоть старые, хоть поломатые, хоть какие».
