Мэри сидела с Яном на высоких стульях в самом темном углу маленького зала радиостудии.
– Ты плохо выглядишь, – сказала Мэри, – замучился в своем журнале?
– Нет.
– Или тебя замучила расовая теория мистера Гитлера?
Ян пожал плечами, ничего не ответил.
– Ты довольно лихо пропагандируешь его расовую теорию.
– А почему бы нет?
– Не боишься, что мы станем фашистами?
– Не боюсь.
– Слушай, – спросила Мэри, – зачем ты согласился на все это?
– На что?
– На должность главного редактора журнала, на почетный пост члена правления «Англо-германского ревю»?
– Во-первых, – ответил Ян, – ты мне сама подмаргивала, когда я смотрел на тебя в посольстве. Помнишь? Риббентроп мне предложил работу в журнале, а я посмотрел на тебя. А ты мне стала моргать. Я решил, что ты велишь мне стать главным редактором.
Мэри закурила.
– Правом давать такие советы обладают жены, а я – любовница. Вообще это неплохо звучит: Мэри Пейдж, любовница фашиста.
– Между прочим, – медленно ответил Ян, – если мы не хотим стать фашистами, то надо хотя бы знать, что же такое фашизм.
– Ого! – засмеялась Мэри. – Значит, ты сидишь у них с секретной миссией?
– Почему? Почему я должен сидеть с секретной миссией? Если нацизм – это так плохо, как все говорят, я должен в этом сам убедиться. А если нацизм в общем-то не так уж плохо – то почему бы мне не убедить тебя в этом? Тебя и всех?
– Вены тебе было недостаточно?
– Не совсем.
– По-моему, до Вены ты был ярым антифашистом.
– У тебя неплохая память…
– Иначе я бы не запоминала ноты…
– Только из столкновения двух полярных мнений рождается истина. А истина – это интересная книга…
– Думаешь написать об этом книгу?
– Такая книга пригодится во всех смыслах. – Ян постучал по дереву. – Я бы очень хотел написать такую книгу. Как думаешь, получится?
– А почему нет?
– Потому что я лентяй и мне скучно писать книги. Да и с талантом жидковато. Прозаики чрезвычайно медлительны… Серьезные журналисты – тоже. Я репортер, и мне весело, несмотря на то что меня сделали редактором.
В это время пришли саксофонисты и трубач. Они заиграли песенку, веселую французскую песенку.
– Мэри, – сказал пианист. – Давай порепетируем. Через полчаса запись.
– Я готова, – ответила Мэри, – зачем репетировать?
– На всякий случай, – сказал пианист. – Давай ту, цыганскую, которую инструментовал Дэйвид.
– Пожалуйста, предупреди меня заранее, когда твои друзья национал-социалисты уничтожат всех цыган, евреев и славян. Мне нужно вовремя изменить репертуар, – сказала Мэри, приминая сигарету в пепельнице.
– Хорошо, – ответил Ян, – я буду тебя держать в курсе нашей с мистером Гитлером расовой политики. Тем более что я собираюсь завтра улететь в Берлин.
– Ты зачастил в Берлин…
– Там любопытно.
– Летишь один?
– Нет…
– А с кем?
– С чемоданом.
– Говорят, в Берлине интересная ночная жизнь и масса толстых немок, которые обожают длинных и надменных латышей, вроде тебя.
– Я слышал об этом, – ответил Ян, – и я очень напряженно готовлюсь к тамошней ночной жизни.
Берлин, 1936
Пальма медленно шел по пустынной – в этот час – Шенезеештрассе, размахивая клетчатым баулом. Проходя мимо литой чугунной изгороди, он увидел нарисованный белым мелом скрипичный ключ.
Пальма достал из кармана свой мелок, зачеркнул скрипичный ключ и на следующей металлической трубе нарисовал басовый ключ. Он прошагал еще метров пятнадцать, завернул в маленькую вайнштубе и попросил хозяина:
