Испанский вечер. Повести и рассказы - страница 6

«Мы движемся слишком быстро, не будет ли это воспринято как обещания и надежды, не имеющие сегодня под собой основы? – написал он ей после второй встречи, когда примчался в ее город сразу после новогодних праздников, снял гостиницу и впервые тогда посетил ее маленькую квартирку. – Я не способен сейчас ни на какие эмоциональные порывы, я не хочу давать пустых обещаний, я не хочу тебя обидеть и ранить в будущем…» «Черт возьми. – подумала она тогда, – он испугался силы своего внезапного чувства!» И ответила: «Я не боюсь, мне не нужно сбрасывать скорость, я готова получать удовольствия от наших встреч, так что… Зачем думать слишком много? Все хорошо!»

* * *

Он считал себя порядочным и честным человеком. Для него было совершенно нормальным остановиться, все взвесить и сформулировать принципы новых отношений. Сегодня, когда его судьбу начало заносить на крутом повороте, за которым пока не видно ни отчетливых форм, ни самого конца этого виража, он хотел взять тайм-аут. Он много раз резко менял течение своей жизни в прошлом, оставляя за кормой страны и берега, мутную пену прилива, к которой он не имел никакого отношения – ведь он мчался вперед на всех парусах. То, что было неизменным и составляло его гордость, уверенность и тыл, он нашел много лет назад. Его жена – в то время молодая восторженная женщина – сказала ему: «Возьми меня с собой!» И он взял.

Взял на 28 лет, чтобы не расставаться, не размениваться на детей, ничего не бояться, строить дом и планы на будущее, создавать бизнес и вместе, вместе… Все это теперь лежит в пухлых фотоальбомах. И планы на будущее потеряли перспективу, а само будущее стало иногда накладываться на прошлое. Пустой дом. Жаркий огонь камина. Эта женщина тоже любит сидеть у огня, и весь вечер ему приходится вскидываться, не расслабляться, чтобы не назвать ее другим именем.

Он пригласил ее к себе на выходные. Взял и пригласил, несмотря на то, что перед этим всячески пытался объяснить ей, что он не способен на новые полноценные отношения. Она ответила, что ее это устраивает, что она принимает его правила игры. Он честно ей написал: «Я не хочу тебя ранить в будущем, если такая частота наших встреч даст тебе ощущение серьезности моих намерений…» Она сказала, что никто так не говорил с ней раньше. Никогда. Он подумал, что она жила в мире обмана, в мире, где мужчины лишь вели свою игру, не считаясь с интересами женщины, где каждый был только за себя. Он не такой.

Сегодня он вряд ли может предложить ей что-то стабильное, но жизнь же не закончилась. Сжимать ее гибкое упругое тело в своих руках, кидать его на кровать, вращать, как угодно, впиваться в ее губы, постигать ее до самого предела тайн и глубинной темноты, а потом укрывать ее ночью сползшим одеялом… Почему нужно лишать себя этих простых наслаждений? В свои почти 60 он сам удивлялся тому, как он еще любил все чувствовать до самой последней взрывной капли и как он хотел ее, как безостановочно он ее хотел буквально с первой минуты встречи. И потом. И снова. И когда оставался один в пустом доме. Глядя на фотографии жены, развешанные на стенах, расставленные на камине и книжных полках, он говорил: «Прости, дорогая, но это всего лишь удовольствие, которого требует мое тело, ведь оно живет, живет дальше, живет дольше, чем…»

* * *

Она чувствовала себя очень странно в его доме. Фотографии его жены были развешаны на лестнице, которая вела на второй этаж, расставлены на камине и книжных полках. Вот она маленькая девочка, которая играет в высокой траве вместе со старшими сестрами. Вот она в кругу воспитанников послевоенной монастырской школы в маленьком голландском городке, в накрахмаленном до упругости платье, наблюдает краем глаза за укатившимся мячиком. Вот она с его братом. И на снимке написано: «Я люблю вас обоих!» А тут она сидит, болтая ногой, в рубке корабля, а он спиной к ней с легкостью крутит тяжелый резной штурвал. Вот она в ресторане вскинула на секунду вилку и нож, зайдясь в безудержном приступе смеха. Или они вдвоем в гостиной корабля поднимают бокалы с тяжелым бургундским вином… Ей было понятно, что у него наблюдается настоящее раздвоение личности. Отмечала, что он старается не смотреть на фотографии. Она тихо позволяла ему быть гостеприимным. Громко восторгалась его обустроенным домом, который был действительно хорош и где в каждом штрихе видны результаты его труда. Она то замирала в его объятиях, подчеркивая своей уступчивостью его силу, то отчаянно брала инициативу в свои руки. И он тогда сжимал ее голову, погружая пальцы в густые волосы и расслаблялся, отдавая ей право властвовать над ним. Они ладили. Она прислушивалась к его тяжелому ночному дыханию, а утром брала с благодарностью чашку некрепкого кофе с серебряного подноса, который он за бесценок купил у старьевщика-индуса в Калькутте во время какого-то стародавнего путешествия… «В следующий раз привезу свой кофе», – думала она, ставя чашку на поднос рядом с кроватью. Сказать, что не любит пить кофе в постели, она не решалась.