Придя домой, она еще какое-то время не реагировала ни на отца с ремнем, ни на мамину отчитку. Ей, вообще, все стало безразлично, и успокоиться было выше ее сил, потому что, если она даже закрывала глаза ладонями, перед мысленным взором вновь и вновь вставали корова с теленком и собака, а в голове билась только одна мысль: «Они же погибнут… Почему люди их не спасают?.. Почему – наводнение?..»
Следующее происшествие, по сравнению с трагедией на реке, расценивалось ею впоследствии, как простое грустное приключение.
В три с небольшим года она потерялась в самом неожиданном месте. Вернее, ее забыли – в городской бане. В тот обычный субботний день, точнее вечер, мама с Анькой пошли мыться первыми, а Тольке с Олькой велели раздеваться и подождать в предбаннике, пока они с Анькой не дождутся свободных тазов, не наберут воду и не позовут их. Послушно выполнив первую часть задания, Толька с Олькой покорно сидели голышом в углу на лавке, ожидая вызова. Вскоре беспокойно ерзающему Тольке надоело рассматривать шмыгающих туда-сюда, маячащих то и дело перед глазами голых тетенек, и он увлекся изучением своих конечностей. Растопырив пальцы ног, он сначала безмерно удивился, а потом, показывая Ольке на скопившуюся у него между пальчиками грязь, не без гордости сказал:
– Смотри, у меня сколько! А ну-ка, у тебя-а?
Обнаружив гораздо меньшее, нежели у брата, количество грязи, о существовании которой она раньше и не подозревала, Олька страшно огорчилась, и, выпятив нижнюю губу, с обиженным видом отвернулась, явно намереваясь разрыдаться.
– Не вздумай зареветь, а то мама сейчас ка-ак выйдет… Знаешь, как больно по голой жопе? – нахмурив брови, назидательным тоном произнес старший брат, вытирая тыльной стороной ладони появлявшуюся в момент разглядывания обнаруженного «клада» слюну.
– Ну, я же тоже… Я тоже хочу, чтобы… столько грязьки было… – пролепетала Олька, подняв на него скорбные, уже переполненные слезами отчаяния глаза.
Толькино лицо вновь приобрело торжествующее выражение и, казалось, он уже не в силах был оторвать восторженный взгляд от своих ног.
– Хм, да я и сам не знаю, почему у меня больше, чем у тебя… – намеренно озадаченно произнес он и, втянув в себя мощный поток слюны, попытался хоть как-то утешить сестренку – Ну хочешь… Ну, давай, вместе будем копить, м?
– А как мы накопим, если мама сейчас возьмет и всё смоет? – размазывая слезы, с горечью ответила Олька, искоса поглядывая на брата, продолжающего любоваться своим потрясающим обнаружением.
– Фи-и… Да мы… Мы это… А мы на той неделе еще подкопим! Да ты просто теперь зажимай пальцы, когда она будет мыть, и – всё! Я же… и я теперь тоже буду зажимать.
– М-гм… – наконец, облегченно выдохнула Олька, с нескрываемой завистью поглядывая на «необыкновенные сокровища» старшего брата.
По обычаю, как самую младшую (новорожденного Павлика купали еще дома в корыте), мама искупала Ольку самой первой, велела одеться и ожидать их в холле на скамейке неподалеку от окошка с надписью «КАССА».
После купания Ольку настолько разморило, что она погрузилась в крепкий здоровый сон, и пробудиться ее заставил лишь громогласный крик банщицы в совершенно опустевшем холле с невероятной акустикой:
– Э-э-эй! А ну-ка, просыпайся! Ты, вообще, чья?!
– Мамина… – промолвила еще полусонная Олька.
– Ну и где же ты, мамина, живешь? – приблизившись к Ольке, сурово спросила банщица.
