Меж тем, Гавриил снова метнулся к новорожденному:
– Та оно… Та оно жеш и не живое о то… А если и живое, то это ж не дитё, а какое-то… какое-то кошенятко о то… И, шо оно такое о то синее, га? Анька-то с Толькою – кра-асные были! Та у него еще и волосы… о то… черные!? Та разъе…
– Орет, словно у самого белые… – вновь удивившись про себя внезапно появившейся уверенности, промолвила Катерина, и сделала очередную попытку усмирить разбушевавшегося мужа. – Може, хватит уже, га, Гаврил? Та на мне вже и так живова места нету, после вчерашней бучи…
– Хва-атить?!! Я т-тебе покажу, как «хватить»…У Аньки с Толькой белые были, а это – чеченёнок! Та вылитый Жамлай!! С Жамлаем путаисся, сука, пока я о то по командировкам, га?!!
– Та на дороге я подобрала ее, паразит ты такой!! Татары вон… чи эти же твои чеченцы бросили, а я подобрала!..– осознав, что остановить надвигающуюся бурю не удастся, зло крикнула Катерина.
Этого было достаточно. Невидимая рука, доселе держащая поводья, ослабила хватку, и Гавриил закусил удила.
– Она мине еще и перечить о то будеть?! Ах, ты ж, курва!! Та я ж тебя, суку о таку, убью!!! – Яростно заорал он, набросившись на жену с таким дьявольским оскалом, что насмерть перепуганные Анька с Толькой с ревом разбежались по углам.
– Да Гаври-и-ил!.. Та детей же переполохаешь… Ма-амонька!…Помоги-и-и… – умоляюще вскричала Катерина, защищая руками то голову, то живот, то спину от ударов.
Но Гавриил, выкрикивая бессвязные угрозы и проклиная все на свете, пустил в ход кулаки, а когда Катерина упала, принялся избивать ее ногами, как и вчера, не подумав снять свои кирзовые сапоги. Словно изобличая природную злобу, бил он обычно жену, пока не уставал сам. И в этот раз его уже не останавливал ни крик детей, ни корчившаяся на полу их мать.
…Лишь когда звук бензовоза, на котором рассекал по целинным степям Гавриил, полностью растворился в гнетущей тишине, Катерина выдохнула:
– Господи! Если ты есть, помоги, шобы этот гад больше никада не появлялся…
Всхлипывая и размазывая по щекам слезы, Анька подошла к лежащей на полу матери и присела на корточки рядышком:
– Ма-а… а, ма? А зачем вы ее подо… подобра-али, а? Давайте мы обра… обратно отнесем ее… и отдадим обратно татарам, м-м, ма? А то, когда папа приедет, он… он обратно будет драться, а, ма? Ма-а… Ма-ма… Мама!! Откройте глаза… Мама!!! Откройте гла…
– Та он… доченька… больше не приедет… даст Бог… – прошептала мать, с трудом приоткрывая веки…
На следующее утро Катерина, как могла, прикрыла платком побои на лице и, убедившись, что дети еще крепко спят, впервые за последние три с лишним года, положившись на собственное разумение, отправилась в контору совхоза устраиваться на работу.
Приняли ее на неполный рабочий день разнорабочей. И уже с завтрашнего дня она должна была высаживать саженцы деревьев на обочинах степной железной дороги. «Будет хоть на муку. И корова не даст подохнуть с голода. Проживем, как-нибудь… Сама подыму детей! Не пущу больше никада этого изверга! Господи, дай мне силушку…. Простите меня, маменька, шо не приехала и не проводила вас по-людски в последнюю дороженьку… Если бы вы только знали, маменька…»
Спустя два года неожиданный визит Катерине нанесла свекровь. Сначала Катерина терялась в догадках: «И че это ее черти приволочили: в такую даль, та по такому бездорожью? Може, этот, ее родимый Гаврыло там взорвался на своем бензовозе, она и прикатила попричитать та пожалеть сиротинушек? Если так, то туда ему и дорога…»
