Я не могу сдержать неловкой улыбки. Ким думает, что я смелая, но она не знает всей правды.
Сильвер стучит в окно Ким, ее ноздри раздуваются.
– Ты жирная сука!
Двое ее карманных болонок следуют за ней, как будто она их мама-утка. Они пыхтят и обмахиваются, но я сомневаюсь, что это как-то связано с погодой.
Сильвер Куинс – это клише дрянной девчонки во всех смыслах. Блондинка. Высокая. Стройная. Ее мать – член парламента. Ее отец – министр. Она также принадлежит к числу лучших учениц школы. Иначе говоря, всегда в первой десятке.
У нее есть все, и она следит за тем, чтобы каждый в Королевской Элитной Школе знал об этом.
Ким опускает стекло, улыбается Сильвер и показывает средний палец.
– Пошла ты, сука.
Челюсти Сильвер и ее подруг отвисают так сильно и так быстро, что они теряют дар речи.
Я тоже теряю.
Моя лучшая подруга не ругается и уж точно не выводит людей из себя – или хулиганов, если быть точнее.
Ким изменилась не только внешне. Не-а. Миру определенно нужна эта волшебная поездка, в которой была Ким.
– Пойдем, Элли. – Ким открывает свою дверь, отталкивая ошарашенных дрянных девчонок назад.
Я беру свой рюкзак и тоже выхожу. Я высоко держу голову и смотрю на Сильвер сверху вниз.
– На что пялишься, Отмороженная? – рычит Сильвер.
Конечно.
Любимое прозвище в КЭШ. Переиначенная, отвратительная пародия на «Холодное сердце»[2].
Но это не из-за диснеевского фильма. Нет.
С самого первого дня, как я вошла на территорию КЭШ, меня заклеймили изгоем.
Ким и я были главными героями всех шуток про толстяков и задротов. Пока Ким – прежняя Ким – пряталась в саду за школой, ожидая, когда все разойдутся по классам, я ходила по коридору с высоко поднятой головой.
Тетя и дядя воспитывали меня не для того, чтобы меня принижали. Я держалась особняком, но никогда не позволяла им задевать мое достоинство.
Очевидно, у меня лицо холодной сучки. Отсюда и прозвище.
– О, прости. – Я сохраняю нейтральное выражение лица, когда встречаюсь со злобным взглядом Сильвер. – Ты недостаточно важна для меня, чтобы пялиться.
Я беру Ким под руку и вхожу в огромные двери школы. Десять башен выглядят жутковато, будто они прямиком из фильма ужасов, а не часть престижной старой архитектуры.
Но, опять же, именно так я и относилась к КЭШ с того первого дня.
Мои руки становятся липкими, а тело напрягается, как будто я готовлюсь вступить в бой.
Ким улыбается, но улыбка выглядит натянутой, а ее горло тревожно подергивается.
– У нас все получится, – говорю я больше себе, чем ей.
Еще один год в этом аду.
Еще один год до Кембриджа.
Голова Ким пружинит вверх-вниз, отчего пряди мятного цвета подпрыгивают.
– Если мы умрем, – шучу я, – я хочу, чтобы это было по-шекспировски. Настоящая трагедия.
Она смеется, но звук получается хриплый.
– От любви к тебе!
Мы разражаемся приступом смеха, направляясь вперед по огромному главному коридору. Золотой герб школы, Щит-Лев-Корона, украшает вестибюль и доску объявлений.
В тот момент, когда мы пересекаем входную зону и вступаем в коридоры, заполненные другими студентами, начинается настоящий кошмар.
– Хей, Отмороженная! Это ты заморозила пляжи этим летом?
– Где твоя толстая подруга?
– Она набивает свой беременный живот углеводами?
Ким крепче сжимает мою руку. Я не могу поверить, что они даже не узнают ее.
По правде говоря, мне самой пришлось дважды взглянуть на нее после летнего лагеря, чтобы убедиться, что это была она.
