Исповедь маньяка - страница 20

– Только на руки его не бери! – предупреждает мама. – Его купать надо. Неизвестно, с какой помойки он жрал. Блохастый, наверно…

– Фу-у! Он не жрал с помойки! Он колбасу любит. Пап, а у нас есть колбаса?

Когда кот был вымыт и наречён Рыжиком, Юленька усаживается с ним смотреть мультик про «Машу и медведя». Мы с Викой сидим на кухне, пьём чай с клубничным вареньем.

– Ты не заболел? – спрашивает она, пристально глядя на меня, – Вид у тебя потрёпанный.

Я внутренне напрягся.

Она заметила!

– Как дела в магазине? – увожу я разговор в другое русло, – Холодильники установили?

– Да, всё нормально. Ты-то как? Не бухаешь?

– Нет… Скучаю по вам… Слушай, почти год уже прошёл, как мы с тобой… разошлись. Ты что решила-то? Может, хватит по разным углам сидеть? Или, всё-таки, развод?

Ей этот разговор, явно, не нравится. Она всё так же отводит глаза, словно в чём-то виновата. А я сижу напротив и любуюсь ею: каштановые кудряшки, правильные черты гладкого лица, большие карие глаза с постоянной грустью в глубине. Её отточенная фигурка не испортилась даже после родов. Как я люблю всё это, как часто я вспоминаю то время, когда мы были вместе! Как часто я вспоминаю, как мы занимались любовью! Неужели этого не вернуть?

– Я не знаю. – пытается она что-то объяснить, – Не хочу дважды наступать на те же грабли!

– А может, ты себе другого нашла?

– Не говори глупости! Я всегда любила только тебя… и люблю, но…. Ещё, наверное, не время…

– Год уже целый! – возмущаюсь я, – Сколько можно ворошить прошлое? Я бухать бросил, делом занялся!

– Что за дело?

– Я книгу пишу! И у меня, между прочим, ни плохо выходит!.. – спохватившись, я замолкаю.

Она никогда не должна увидеть этот триллер! Ведь я пишу в нём правду – правду, которую никто из моих знакомых не должен знать! Как же быть? Получается, если эта книга случайно попадёт в руки моих родных, то они могут узнать в ней меня. Возможно, придётся немного изменить детали, способные меня скомпрометировать.

Из тяжёлых раздумий меня выводит Викин голос:

– Давай об этом поговорим, когда я вернусь…. Я смотрю, у тебя в холодильнике одни консервы. Так и знала, потому и захватила с собой продуктов…

На кухню влетает дочка и возбуждённо вопрошает:

– А правда, что жуки навозные в какашках живут?

– Ты чё там такое смотришь? – удивляюсь я.

– Дискавери…

Когда Вика уехала, сурово дав нам с Юленькой многочисленные наставления, мы отправились на пляж. А после обеда дочка засыпает на диване перед телевизором, в обнимку с Рыжиком.

Пора за дело! – напоминает Голос.

Лопата, лом, монтировка. Что ещё? Беру, на всякий случай, топор. Колодец сантиметров на десять зарос дерном, но это не проблема. Брёвна покрылись мхом и чёрной слизью; скобы проржавели, но всё ещё справляются со своей функцией. Немного поработав ломиком, я освобождаю три бревна и приподнимаю их. Тут же в нос ударяет затхлый запах, словно открылся многовековой склеп. Голова кружится от этих миазмов. Я наклоняюсь над получившимся отверстием, пытаюсь что-то разглядеть, но там лишь тьма дышит могильным холодом и детскими страхами. Свет фонаря рассеивает эту темноту, но застоявшийся воздух пронизан какой-то синеватой дымкой. Наверное, это метан, или ещё какой-нибудь ядовитый газ. К моему удивлению, стенки колодца целы – ни одно сгнившее бревно не выскочило со своего места. Да, раньше делали на совесть, на века. Глубину шахты я не могу определить: даже яркий луч фонаря не может пробиться до дна из-за пыли (или это газ?). Но по моим прикидкам, больше шести метров. На мгновенье мне кажется, будто я вижу чуть уловимое движение во мраке. Я приглядываюсь, и эта бездна начинает манить к себе, притягивает, как во сне. И я уже не могу оторваться, смотрю вниз, и какая-то тихая заунывная мелодия слышится мне оттуда. Постепенно она становится всё громче и громче, сквозь неё пробиваются стоны и крики множества людей! Остекленевшие глаза мои уже не видят ни чего кроме сине-чёрной пустоты! Я уже перевешиваюсь через край и вот-вот полечу в эту мягкую усыпляющую темноту, где меня ждут и просят о помощи! И когда крики становятся невыносимы, мне с великим трудом удаётся отпрянуть от проклятого колодца. Я сажусь на траву, тяжело и глубоко дышу, голова кружится и пульсирует звенящей болью.