— А мне зарплату урезали, - ожидаемо заводит Ира, когда мы в три пары рук готовим салаты и мясо. – Вот же связалась со скупердяем на свою голову.
— А я говорила, - встревает Катя. – Она уже забрасывает удочку. Не ведись, Моль.
— Между прочим, - Ира яростно тычет в ее сторону вилкой, - здесь столько места, что можно заводить породистого жеребца и строить колбасный цех. И было бы очень мило выделить подруге всего-то одну комнату. Но я не гордая – могу и в оранжерее перекантоваться. Даже там жилищные условия раз в сто лучше, чем в моей коробке с дырками.
Я знаю, что Ира скорее шутит – хоть точно не откажется, если я соглашусь – но все равно как-то неловко делать вид, что я не понимаю намеков.
— У Ви есть, кого перевозить, - вступается за меня Катя.
Намекает на маму и отчима, и на этот раз мне некуда спрятаться от стыда.
Потому что я еще ничего не сказала маме.
Потому что, несмотря на объяснения Олега, что-то во мне продолжает нашептывать – мама не просто так «забыла» о нем на все эти годы. И я понятия не имею, что делать, если она будет против того, что Олег снова появился в моей жизни.
Наши девичьи посиделки заканчиваются около семи: полупустыми тарелками, половиной торта и пустой бутылкой сладкого игристого вина. Обычно мне хватает половины бокала, чтобы закружилась голова, но сегодня не взяло совсем, только редкие зайчики перед глазами от ярких фонарей ночного города стали как будто чуть гуще и ярче.
Я до сих пор на нервах из-за переезда.
И из-за предстоящего разговора с матерью.
Мы с подругами прощаемся в метро, потому что у каждой – своя станция и свои планы на вечер. У меня по расписанию: серьезный разговор. И ноль вариантов с чего его начать. «Мама, я тут встретила Олега Игнатова, помнишь? И он купил мне квартиру и дал денег. В память о папе».
Даже в голове это звучит просто ужасно нелепо.
И чем ближе к дому, тем отчетливее понимаю, что мне не нужно было принимать подарки Олега. Или точнее будет сказать, его щедрость. Потому что все это выглядит так, будто… я нарочно искала с ним встречи, чтобы получить все это.
До чего же плохо на душе.
— Мам?! – нарочно громко кричу я, потому что открыла дверь своим ключом, не дождавшись, пока откроет она.
Сейчас конец мая, конец учебного года - и у нее даже в кадрах куча работы с подготовкой всяких-разных списков, документов и электронных таблиц, над которыми сидит даже в выходные. Наверняка и сейчас так закопалась в работу, что не слышит звонка. Отчим, скорее всего, сегодня ночует у своей матери: пару месяцев назад у нее случился инсульт - и теперь они с сестрой по очереди у нее ночуют, пока ей не станет получше и не начнет сама ходить.
— Эвелина? – слышу ее совершенно отрешенный голос. – Восемь часов. Ты останешься на ночь?
Я снимаю обувь, вешаю на крючок пиджак и первым делом иду в комнату.
Ожидаемо, мама мучает зрение и компьютер. Миллион раз говорила ей, как нужно наклонять настольную лампу, но она все равно делает по-своему, как будто это принципиальный вопрос.
Чмокаю маму в щеку, разворачиваю свет под правильным углом и говорю:
— Я на часик, а потом домой на такси.
Мама сохраняет какую-то кошмарно длинную и громоздкую таблицу, снимает очки и, пристально меня разглядывая, протирает стеклышки уголком шали.
— На такси? Что-то случилось?
Мы живем в разных концах города – так получилось, и кататься на такси не самое дешевое удовольствие, хоть, в общем, и не настолько страшное, чтобы бояться разориться.
