Исповедь проповедника - страница 20



И то сказать, чего зря драматизировать, я в положении гораздо лучшем, чем инженер у классиков. Тот был совершенно голый и мокрый, да еще перед захлопнувшейся дверью, а я сухой и всего лишь без штанов. В крайнем случае, буду бежать трусцой, пусть думают, что я член общества «трудовые резервы».

Но это говорил мой разум. Чувства же, как оказалось, были совсем иного мнения. Меня неожиданно охватил страх. Он был, как и всегда, липкий и противный. Похолодело внизу живота, а ноги стали «ватными».

– Что же ты будешь делать, когда отечество будет в опасности.

Это говорил разум. Но страх, вопреки увещеваниям, увеличивался по нарастающей, какой то безотчетный, подобный детскому ночному кошмару. Нечто похожее случилось с издателем на Патриарших. А затем, как мы помним из бессмертного романа, ему банально отрезали голову. Что может быть более пошлым, чем отрезанная голова между трамвайных рельсов. Прямо как в анекдоте. Лежит, вся такая, голова между рельсов, и посиневшие губы шепчут: «Ничего себе, сходил за хлебушком».

Штаны нашлись в ста метрах от озера, они там благополучно валялись в прошлогодней траве. На ватных ногах возвращаюсь к озеру. Бывает же так, из-за какой-то ерунды. И еще более обидно оттого, что я отнюдь не шарахаюсь от каждой тени.

Ловлю себя на этой мысли. И что за дрянь сегодня в голову лезет. Нет, определенно без женщины на рыбалке нельзя. При случае и отвлечься не на что. Со дна сумки извлекаю другую утешительницу. Называется «Ржаная особая». Полегчало, мысли приняли иное направление. Хотя водка совсем обыкновенная, нет ничего в ней особого.

В конечном итоге, через полчаса поисков и мытарств по траве и кустам, приемлемое место отыскалось, некая лужа свободной ото льда воды. Забрасываю удочку. Ну, должно ведь клюнуть, про такой случай целого калифорнийского червя не пожалел. Сижу и пялю глаза на поплавок. Пока не шевелится, зараза. Но сердце подсказывает, не отворачивайся, сейчас клюнет.

Так прошло около часа. Спрашивается, какая в этом радость. Внимание сосредоточено на поплавке и вокруг уже не видно никаких красот и чудес, нет дождя и ладно. Не зря я все-таки предпочитаю донки. Во-первых, их несколько. Во-вторых, на каждой не поплавок, а колокольчик, который звенит при поклевке. Так что можно смотреть на каждый по очереди или совсем не смотреть, а зевать по сторонам.

Все это думается без отрыва от производства, в смысле без отрыва взгляда от поплавка. И вот, о счастье бытия, поплавок дернулся. Клюнуло. Я застыл, как член в холодильнике. Ну же, еще хоть разик, ну пожалуйста, ну хоть чуть-чуть. Yes. Поплавок резко ушел под воду. Подсечка. На той стороне упругое сопротивление. Думаю, на уху хватит.

Щас, размечтался, наивный. На крючке болтается противный ротан длиной примерно с чайную ложку. Опять никакой личной жизни. Ротан – он ведь со всего разгона глотает, и крючок прочно засел в его середине. Примерно там, где у человека кишки. Пытаюсь вытащить, но это напоминает дерганье зубов через задний проход.

Разрезаю ротана ножом вдоль и поперек и извлекаю крючок. С одной стороны его жалко, но с другой ведь это он для меня, а не я для него. Конечно, делать это желательно разумно и зря не убивать. Но ведь я с определенной целью, крючок достать. И потом, если его отпустить с крючком в пузе, то он уже к вечеру сдохнет. Так что считайте меня гуманистом.

Забрасываю опять. Через некоторое время история повторяется. Только ротан помельче, как гвоздик у Буратино. Как там у классика: «Папа Карло, ты хоть бы гвоздик прибил, а то стыдно». Вообще, в гробу я видел такую рыбалку, в белых тапочках. Собираюсь и чешу домой.