Километра в трех выше по реке была мельница с названием Гарская. Она тогда еще эпизодически работала. Был длинный верхний омут, в котором свободно гуляли голавли, похожие на поленья. Но в то время рыболовные снасти были примитивные, уменья тоже было мало, поэтому голавли плевали на все приманки, которые местные Сабанеевы пытались им подсунуть. Нижний омут был просто громадный и очень глубокий. Один раз мы с отцом ехали из села Воскресенского (места будущего нашего проживания) в Заборье и случайно стали свидетелями ловли неводом в нижнем омуте. Когда невод вытащили на песок, весь нос невода был забит рыбой. Но самое главное в неводе оказался жерех размером с мужика, участника ловли. Нужно было видеть эту борьбу мужика с жерехом на песчаном берегу. Ростом они были примерно одинаковы. Мужик с посторонней помощью победил.
В этот же день чуть выше по реке, у деревни Борок, местные мужики ловили рыбу сетями. Когда мы подъехали, у них уже на берегу стояло несколько мешков с рыбой. Река была перегорожена одна за другой тремя сетями. За последней сетью стояло человек пять с наметами, чтобы ловить самую хитрую рыбу, избежавшую предварительно три сети. Сверху реки человек восемь шестами били по воде и кустам, загоняя испуганную рыбу в сети. Метров двадцать по реке дна не было видно, сплошняком шел подузд. В 97 году мы с сестрой прошли по этим местам. Мерзость и запустение.
Отвлекусь немного и расскажу, что помню, о сплаве. Все эти мелкие костромские реченки начинались с подземных источников, ключей. Собирались эти маленькие ручейки в маленькие речки. Поскольку рельеф был неоднородный, то эти реченки имели множество живописных поворотов, на которых образовывались вначале маленькие «бочажки», а потом и большие омута, в которых, собственно, и скапливалась, в относительной безопасности, рыба. В таком состоянии река охватывала большую территорию, создавая как замечательный ландшафт, так и благоприятный микроклимат. Когда, после войны для народного хозяйства потребовалось много древесины, а с доставкой, в силу неразвитости транспортной инфраструктуры, были проблемы, и было предложено сплавлять добытую за зиму древесину, в большинстве сосну и ель, по эти речкам. На Волге вязалась эта древесина в плоты, а дальше баржей до места. И вот представьте, как эти шестиметровые бревна в свободном и тесном плавании сплавляются по разлившейся, но все-таки живописно-кривой реке. На очередном повороте они застревают, образуя, так называемый, затор. Эти свободно плывущие бревна сопровождала бригада сплавщиков, сформированная из свободных людей, таких же свободных нравов. Многие были из мест заключения. Один раз я наблюдал, как эти бывшие зэки ели сырую щуку, случайно выпрыгнувшую на плот. Целью этих бригад и было сопровождение бревен, с тем, чтобы заторов не было. Разобрать эти заторы было искусство, заключающееся в том, чтобы найти узловое бревно, вытащив которое, можно было заставить затор продолжать движение до следующего поворота. Можно представить, какими словами сплавщики приветствовали образование очередного затора.
В конце пятидесятых годов в леспромхозах появилась серьезная техника, в том числе большие бульдозеры. Вот с помощью этих бульдозеров предприимчивые начальники, неграмотные в области экологии, предложили спрямлять реки. Что блестяще и сделали. Реки стали прямыми, бревна не застревали, омутов не стало, рыбы тоже. Кстати. Мой будущий друг детства, Женька Бурин, один раз принял участие в работе этой сплавной бригады. Поскольку он обладал замечательной природной сметкой, то взял с собой большую деревянную ложку и не прогадал. Поскольку бригада ела из одного котла, как правило, очень горячую пищу, то люди с металлическими ложками сильно проигрывали по производительности поедания таким сметливым, как Женька. Как-то раз он, возвратившись, говорил: «За моей ложкой очередь занимали». Естественно после того, как Женька насытившись, отваливался от котла. Вернемся в Заборье.
