Не помню, писал ли я выше, но как только человек начинал ходить, его обучали бабушки и мамы, как он должен себя вести в обществе, где основным принципом было, удовлетворяя собственное желание, не навреди окружающим. Это было изумительно правильно.
Вот этот образ той детской жизни заставлял их рано взрослеть. Я помню, как одну девчонку, учившуюся в четвертом классе, «застукали» за игрой в куклы. Это было событие для всей школы. Смеялись над бедной. Не так давно, работая в одном доме отдыха, во время летних каникул я долго наблюдал, как одна не очень умная бабушка (сейчас таких много) постоянно таскала за руку мальчишку, которому было лет тринадцать, не давая ему и шагу ступить самостоятельно. Мне на это было невозможно смотреть, и я спросил идущего со мной рабочего-узбека: «Алихан! Скажи, пожалуйста, во сколько лет ваши дети начинают работать?» Он ответил, что в четыре года. Все как у нас когда то. Пришлось ему сказать, что скоро нам придется учить узбекский язык.
Вообще, деревня пятидесятых годов двадцатого столетия, если выкинуть телефон, репродуктор и коллективизацию, по укладу мало отличалась от деревни прошлого и позапрошлого веков. Старую деревянную соху я видел в уголке двора. Так же утюгом на углях наша семья пользовалась практически до переезда в Островское. Кстати, это было замечательное изобретение, видимо 17 века. Конструкция была продумана до мелочей. Была возможность загрузки топлива, были сделаны вентиляционные отверстия, обеспечивающие горение. Температуру регулировали методом размахивания этим самым утюгом; угли разгорались и температура повышалась. Те, у кого не было утюга, гладили белье еще более примитивным способом. Белье наматывалось на деревянный цилиндр, похожий на скалку, А сверху эта конструкция вращалась с помощью узкой доски с ручкой, на которой снизу были сделаны насечки треугольного сечения, высотой около сантиметра.
Был в деревне один минус, о котором не принято говорить, но который довольно часто подчеркивают недружелюбные западные ребята. Помои почти всегда выплескивали прямо на дорогу у самого дома. К сожалению, сегодня это правило распространилось и на города. Вот в отсталой «чухони», ставшей Финляндией, все немного по-другому. Когда в средине восьмидесятых мне пришлось трижды побывать в этой стране в служебных командировках, я искал во время городских прогулок хоть одну бумажку в виде мусора. Нашел с трудом одну, но тогда наших было довольно много в этой стране. Перед входом на территорию атомной станции была площадь, на которой совершенно свободно, без всяких замков, стояло несколько сотен велосипедов, и ни одному «чухонцу» не приходило в голову что-то стащить. Вот что такое, настоящая политическая элита. Совсем недавно, идя в магазин, заметил мусорную урну, прикованную цепью к металлическим перилам. Вот что сделала с народом наша «элита».
Близкие родственники, о которых сохранилось хоть что-нибудь
Бабушку свою, Хавронью Никифоровну, не помню совсем. Не сохранилось даже ни одной фотографии. Внуками ей заниматься было некогда, она все время где то хлопотала. Запомнилось только, когда она умирала. Это было в 1954 году. По рассказам матери, она была патологически трудолюбивая, из-за чего, собственно, и умерла. Это же качество по наследству досталось и матери. До коллективизации в семье было две коровы, две лошади, стадо овец, и прочая мелкая живность. Как тяжело все это было содержать описать невозможно, знает это только тот, кто это все прошел. Мать рассказывала, что когда, во время коллективизации, все это забирали в колхоз, бабушка была без памяти и ее отливали водой.
