Исповедь Тамары. Премия им. Н. С. Гумилёва - страница 2

Баба Саша вынуждена была говорить, что она не дворянка, не буржуйка какая-то, что она неграмотная, и всю жизнь расписывалась, как все неграмотные, крестиком. Это притом, что она могла говорить на шести языках. Читала при керосиновой лампе по ночам, книги прятала даже от детей. В 1920-х годах она вышла замуж за поляка, застрявшего в Сибири случайно. В этом браке родилась младшая дочь Лидия (тётя Лиля). Все бабушкины дети очень разные. Мой папа человек особенный, крупный, умный, серьезный, очень красивый, очень. Тётя Лиля всегда считала себя польской крови, эстеткой, но сравнить её с папой невозможно, это сравнение было бы не в её пользу. Другие мои тетя Людмила и дядя Сережа очень похожи на своего родного отца Лучкова Степана. Господь их наградил большущими, почти навыкате глазами, и недюжинной физической силой. Дядя Сережа мог согнуть подкову. Работал молотобойцем, кузнецом. Женился, детей не было, после войны взяли на воспитание девочку, но радости это им не принесло. Дядя Сережа воевал, прошел Великую Отечественную войну от первого до последнего дня. Ни разу не был ранен. С удовольствием вспоминал, как «шмалял из Катюши» под Сталинградом и под Курском, где шли тяжелейшие бои в деревне Прохоровка. Рассказывал о таком случае: «отшмаляли» на «Катюше» 12 часов кряду, солдаты падали, им давали полчаса на отдых, поливали из ведра водой, чтобы разбудить, и снова «шмаляли». Так было несколько дней. Наконец, объявили перерыв до особого распоряжения. Солдаты рухнули тут же, кто где стоял, и уснули». Дядя Сережа не смог почему-то уснуть. Взводный сказал, что могут появиться одиночки-фрицы, что они давно «охотятся» за «Катюшей», которая наводила на них ужас. Но солдаты уже спали. И вдруг дядя Сережа услышал, будто кто-то крадется. Подпустил фрица к орудию, тихо подкрался к нему и задушил. Он не ожидал смертельного исхода, хотел взять в плен, но не рассчитал свои физические силы, как он сказал, виновато улыбаясь: «Просто взял его за шею, фашист и готов. Чрез несколько минут вижу, еще один прётся и тоже к орудию». Дядя Сережа и тут не рассчитал свои силы. Так уложил 10 фашистов. Когда солдат подняли, они были в шоке. А дядя Сережа сказал: «Пусть не лезут». Его хотели представить к званию Героя Советского Союза, но он отказался, объяснив это тем, что часто бывает, как только получит кто-то звезду Героя, так погибает, видимо, теряется чувство опасности, неуязвимости. Дошёл до Берлина. Прошел через Бранденбургские ворота. Как-то мне сказал: «Если окажешься в Берлине, пройди через эти ворота». Его наказ я выполнила через много лет, сказала ему при встрече, показала фотографию. И впервые увидела, что он плачет.

Уникальной в своём роде была тётя Людмила, по кличке «Всемирная лёлька» за то, что была крестной матерью всех (кроме меня и моего младшего брата Николеньки) своих племянников (троих детей сестры Лидии), Бори (брата моего), детей многих соседей. Соседи с радостью звали её в крестные, зная, что она будет о детках заботиться. Мужа и своих детей Бог не дал. Она была очень доброй, причем, её безграничная доброта и забота порой выражались в жёстких формах. Она работала на шахте г. Прокопьевска (Кемеровская область), куда моя баба Саша с детьми переехала из Красноярска. Была членом шахткома (она его называла «шатком»). К ней, сердобольной, обращались женщины и мужчины с разными просьбами: помочь устроить ребенка в детский садик, в пионерлагерь, оказать материальную помощь многодетным, предоставить им жилье и т.д., до бесконечности. Она всегда задавала единственный вопрос просителю: «У директора были?» А дальше она знала, как ей действовать: будучи не только членом шахткома, но и Почетной гражданкой города, награжденной Орденом Ленина и другими правительственными наградами, и её портрет висел в центре Прокопьевска на Доске Почета. Так вот, она входила в кабинет директора без стука, вращая при этом своими огромными глазищами так, что начальник съеживался и ждал удара по столу её кулачищем, от которого дрожал и звенел графин с водой и подпрыгивали папки вместе с начальником. С этого жеста начинала излагать коротко суть её непрошенного визита. Начальник её боялся и вопрос решал быстро. Отказа не было ни одного за время её многолетней работы. Её уважали. Работницы – за устройство их детей, шахтеры-мужики – за физическую силу, которой даже у них не было, и безотказную помощь в забое. Часто бывало так: нагрузят шахтеры углем полную вагонетку, а с места сдвинуть не могут вчетвером. Толкают её, проклятущую, а она упрётся и ни с места. Тогда они зовут тётушку: «Людмила-аа!» Она появлялась по первому зову, оценивала обстановку, легким движением ноги толкала вагонетку и та, набирая скорость, уверенно поднимала вагонетку с углем «на гора». Людмила тут же уходила. Работяг она жалела, никогда не упрекала и никогда не отказывала в помощи. В детстве у неё были проблемы с учёбой. Колы, двойки в школе постоянно украшали её дневник. Иногда она боялась идти домой, сидела на пеньке и плакала. Нет, она никогда не плакала, она орала. Перепуганные соседи бежали к бабушке: «Опять орет на всю округу Ваша Людмилка, полудурок». На что бабушка спокойно, рассудительно, как обычно, парировала: «Нет, она не полудурок, она полоумок, значит, получила очередной кол или двойку. Проорётся, проголодается и сразу поумнеет – прибежит». Баба Саша знала своего ребёнка. Поскольку своих детей Людмиле Господь не дал, она заботилась о своей маме – моей бабе Саше до конца своей жизни. Одевала, обувала её в очень по тем временам дорогие вещи, кормила досыта и всегда радовала вкусненьким. Мать для неё была божеством. Умерла тётя Людмила неожиданно и, как баба Саша сказала, «нечаянно»: пошла попрощаться с умершей соседкой из ближайшего дома. Через какое-то время приходят к бабе Саше и плачут: «Умерла Ваша Людмила». Баба Саша отвечает: «Нет, умерла Катерина, а Людмила пошла проститься». Рассказали, как это случилось: только от дома с покойной отъехал катафалк, видят, Людмила упала замертво, кровоизлияние в мозг. Народу на её похороны собрался, наверное, весь Прокопьевск, на шахтах долго гудел прощальный гудок, оркестр играл, говорят, даже слезу вышибало из оркестрантов это зрелище. Скажу еще о воспитательных мерах тёти Людмилы по отношению к Боре (брату моему), которого она взяла, когда папу нашего, а вскоре и мамочку несправедливо арестовали по политической статье, как врагов народа. Она не отдала Борю в детдом, не побоялась, что брата осудили как врага народа. Она старалась уберечь племянника от дурного влияния улицы. Ей хотелось, чтобы Боря учился, учился и учился и знал бы дорогу в школу и домой из школы. Тайком от тётушки Боря научился играть на кларнете, участвовал в ансамбле, потом в оркестре, играл на танцах. Об этом «пронюхала» тётя Людмила, появилась на танцах, подошла к Боре и, заглушая весь оркестр, сопровождая звонкими пощечинами, приговаривала: «Вот тебе за танцульки, вот тебе за пляски, вот тебе за сыспляски». И удалилась, выполнив свою воспитательную миссию. Боря доиграл всё-таки, хотя его губы и щёки от прикосновения крепких шахтёрских тётушкиных рук разбухли. В таком виде он пришёл домой. Баба Саша, увидев внука в распухшем обличье, подвела его к Людмиле и сказала: «Не надо обижать сироту». Людмила по привычке шмыгнула носом, что означало «поняла», и перестала Борю преследовать, купила ему дорогущий бостоновый костюм, добротные теплые ботинки и выдавала ежедневно на мороженое. А Боря стал приглашать её на концерты, чем она отныне гордилась. По вечерам, собираясь в Дом культуры на концерт оркестра с участием племянника, она бабе Саше сообщала: «Я на танцы». А когда Боря женился, она была безмерно счастлива потому, что Боря выбрал жену будто бы из-за имени Людмила. Так ей казалось.