Упругость пространства зажигала сердца своим непробиваемым статусом…
Кэрри неутомимо странствовала по душам покорителей первозданного хаоса.
Ее биографические очерки убивали смертельно больных всезнаек простотой правды, замешанной на крови мучеников-первопроходцев.
Мэтры синхрофизики смеялись ей прямо в лицо, обзывая полубезумной кликушей лженауки.
Они не признавали существования хаоса как такового, считая его моделью гипертрофированной мысли человека.
Но, Кэрри, проживая жизни знаменитых странников фрактальных миров, не верила, а знала: ОН ЕСТЬ – ПЕРВОЗДАННЫЙ, «родимый», как выразился великий русский поэт Федор Тютчев.
Материя мироздания – дочь хаоса, загадочного и бурлящего океана возможностей, в глубине которого сокрыта мудрая улыбка невидимого Творца.
Что-то загадочно-непостижимое, как ласковые руки рано умершей матери, влекло молодую женщину, перспективного палеопсихолога к истокам бытия, в бездне которого блистали молнии ослепительного сознания.
Джек Стайлс, первый странник Фракталов, девяностолетний красивый старик с юной душой, признался ей в доверительном отчаянии одинокого гения:
«Кэрри, девочка, не мечи бисер… Они не поймут. Не потому что не хотят, а просто в силу нестыковки с господствующим мировоззрением. Ты знаешь, я встретился с мамой. Там. В запрещенной реальности… Она жива. Они все живы. Клод, Брас и другие… Я говорил с ними. Это миры перехода. Куда? Не знаю…
В одном я уверен. Они счастливы. И им не нужен наш пронумерованный безымянный порядок и безжизненный закон…
Их хаос – это жизнь как она есть. Непредсказуемая, вечная жизнь, где царит Правда и Любовь…»
Вы знаете, я вырос в провинциальном городке, где ещё сохранились некоторые традиции медленного уклада жизни, в котором река Времени неторопливо оттачивает камешки человеческих судеб, бережно отбирая некоторые из них в коробку Истории.
Так вот, извините за косноязычие и излишнюю болтливость в этот довольно поздний час, но обстоятельства понуждают меня высказаться именно Вам, моему случайному попутчику в железнодорожном путешествии. И так как я очень серьезно болен, несмотря на внешнюю розовощекость и энергичность, то прошу Вас проявить столь редкое ныне человеколюбие и снисходительность к причудам пожилого человека и выслушать мой рассказ с предельно возможным вниманием и терпением врача к больному, которого уже невозможно спасти, а можно лишь облегчить его страдания, приняв их как исповедь на смертном одре…
