Стояли те, кто удержал залитые кровью брустверы и рвы Зульбурга, когда Буонапарте едва не повернул ход Третьей войны своего имени в свою же пользу.
Краса и гордость армии покинула казармы – потому что знала своих офицеров. Потому что приказы старшего начальника не обсуждаются, они выполняются. И ещё потому, что они слишком долго верили его василеосскому величеству, государю Крониду Антоновичу. Верили, что после отгремевших войн, когда покончат наконец с Буонапарте-ворогом, наступит легота, хоть какая.
Не наступила.
Но зато так просто было убедить себя, что правду говорят господа офицеры, с кем сидели у бивачных костров, с кем вместе, плечом к плечу, шли на французские штыки.
Гвардия верит своим командирам. Потому что иначе это не гвардия и это не командиры.
И вот теперь стоит. Молча и неколебимо, готовая прикрыться стальной щетиною, – попробуй тронь! Об эти каре разбивались атаки османов и персов, французов и союзных им малых держав; только пушками и возьмёшь.
Но на сие ещё решиться надо…
По другую сторону площади, где красноватой, в тон прибрежному камню, громадой высится Бережной дворец, чувствовалось движение. Возле литой боковой ограды толпились зеваки, а за строгими чугунными меандрами переминались с ноги на ногу растерянные придворные. Мимо них скакали конные, неслись туда-сюда заполошные куриеры, появилось даже несколько артиллерийских запряжек, но всё это клубящееся многолюдство в мундирах и сюртуках казалось муравьями, бестолково мятущимися возле разворошённой кучи. Не ощущалось воли, стержня, что соединяет множество одиночек в единое целое, не было того, кто решится, кто скажет, что делать. И сделает.
На ступенях парадного крыльца, где мундиры теснились особенно густо, застыл высокий узкоплечий человек лет тридцати пяти, в парадном мундире гвардейских гусар, – новый василевс Севастиан Кронидович. На бескровном породистом лице выделялись тёмные глаза, в них не было страха – только горе.
Конец ознакомительного фрагмента.
