Она послушно ускорила шаги, вслед за провожатым спеша по выгоревшим коридорам. На ходу спросила:
– Что случилось?
– Удар мечом пришелся в плечо, получен два дня назад. Мы остановили кровь и очистили рану, все было в порядке. Сегодня вдруг начался отек, постепенно дошел до горла. Она задыхается!
Это не подходило под симптомы болезни, что поразила крепость. Но если Вита была права, та болезнь уже не имела значения. По описанию картина больше всего напоминала отсроченную реакцию отторжения.
– Чем было смазано лезвие?
– Яда мы не нашли. Оно было просто грязным.
– У пациентки есть примеси нечеловеческой крови?
– У кого их здесь, на окраинах, нет? Но не в последние два-три поколения.
– Дэвир? Альты? Вии? Риши?
– Риши. Если у нее и был кто-то в предках, то риши.
Ришийская кровь, оружие холодного металла, загрязненная рана на фоне болезни и общей слабости.
– Пациентке давали дышать свет-травой?
– Откуда ее здесь взять?
Они почти вбежали под низкие своды длинного, просторного зала. На полу, на тонких матрасах, в два ряда спали люди. Кое-где из натянутых простыней были сооружены перегородки, создавая иллюзию уединения. За одной из таких ширм горел свет, метались тени и звенели паникой голоса. Вита без колебаний повернулась к знакомому хаосу медицинской тревоги.
– Жаровня и раскаленные угли, – приказала она, роняя на пол короб, откидывая в сторону крышку. – Быстро!
Медик прислонила корзину со змеями к стене, где о них никто не споткнется. Нетерпеливой рукой отбросила в сторону ширму и… застыла.
На расстеленном прямо на полу одеяле лежала молодая женщина, бледная и неподвижная. Плечо ее было туго перевязано, от ключицы вниз по руке и вверх к шее расползлось припухшее пятно раздражения. Пациентка была обнажена по пояс. В ярком свете отчетливо были видны серебряные чешуйки, защищающие мягкость живота, поднимающиеся по ребрам, охватывающие снизу грудь. У седовласой матроны, что пыталась надавить раненой на ребра, ровные ряды чешуи покрывали внешнюю поверхность рук, от запястья до локтя. Шея мужчины, который склонился, чтобы вдохнуть воздух в посиневшие губы, была до самого подбородка охвачена золотыми чешуйчатыми кольцами.
Вита повернулась к своему провожатому так резко, что шея ее отозвалась болью. Во время бега капюшон упал с его головы. В сиянии магического факела можно было рассмотреть каждую чешуйку из тех, что поднимались вдоль скул, складывались в блестящие тонкие полоски, рассекали лицо. Загорелая кожа, темная чешуя, черные волосы – и яркие светло-голубые глаза. Этот образ буквально выжег себя на ее сетчатке.
– Медик, – хрипло выдохнул он, побелевшими пальцами сжимая факел. – Медик, пожалуйста.
– Раскаленную жаровню, – точно со стороны услышала Вита свой голос. – Ну же!
Она подошла к пациентке. Опустилась рядом с покрытым чешуей чудищем. Руки, защищенные синей пленкой кау, поднялись. Застыли, не решаясь коснуться.
– Она задыхается. – Мужчина, из-под туники которого поднимался золотой ошейник, бережно удерживал в ладонях бледное лицо. – Она почти уже не дышит!
Вите протянули горшочек с раскаленными углями. Медик посмотрела в ясные, серые, обвиняющие, умоляющие глаза. И очнулась. Воспоминания отступили. Окружающий мир вновь обрел цель и резкость. Перед ней стояло не выползшее из океанских глубин могучее чудище, а пациент, находящийся на последнем пределе. У него был взгляд матери, едва оправившейся после жара и отказывающейся выпускать из рук чудом выжившего младенца. Взгляд легионера, семью которого скосило чумой, в то время как сам он, единственный, так и не заболел. Взгляд ребенка, глядящего, как горит родной дом, и не понимающего, куда ушли знакомые ему взрослые.
