Тут она рассердилась сама на себя, на упоминание этой зарплаты, на меркантильность ноты, так некстати прозвучавшей в этой почти сказочной истории. Да и кому она напишет? Лилька даже номер школы не помнит, в которой вместе с детьми провела пять ночей, говорит, возвращались затемно, табличка прибита высоко…
Ксения Николаевна засмеялась, скомкала листок и бросила его в корзину. Да и что ее письмо «золотому человеку», разве он не видел своими глазами этих путешественников? Мою дорогую, сумасшедшую авантюристку Лильку?!
Она перед самым отъездом написала заявление в прокуратуру о том, что в детдоме орудуют воришки, обирают детей почем зря. Завертелось расследование. Наверное, даже не подумала, что и любимой учительнице, нынешней заведующей гороно, попадет по первое число! Но это уже совсем не сказочная история.
Начальник железнодорожной станции Виктор Петрович овдовел. Похороны, поминки, девятый день прошли в хлопотах и воплях Надиной родни. И лишь к сороковинам он вроде как опомнился и осознал всю громадность своего горя. Дом за эти дни посуровел, и дело даже не в том, что по-прежнему на зеркалах болтались черные тряпки, никто не делал уборку и не раскрывал штор. Просто дети вели себя не как при Наде – не шалили, не ссорились, и даже разговаривали тихо, потерянно. Как будто черная беда всех накрыла и придавила к земле.
Еще сколько-то вдовец сидел, замкнувшись, обдумывая, как вытащить свое пришибленное семейство к жизни и, наконец, отправился на работу. Полдня прошли в суете, как всегда накопилось дел! А ближе к вечеру отправился Виктор Петрович в будочку стрелочниц. Поговорил с дежурившей молодой женщиной, хмурясь от ее жалостливых взглядов, и неожиданно спросил:
– Пойдешь за меня, Катерина? У меня – четверо… Но тебя не обижу.
Катя, помолчав минуту, сказала:
– Да ведь и я с дитём… Дочка у меня.
– Знаю. Все мы тут на виду. Ну, и как решаешь?..
Так она пришла в дом, хлопотливая, безотказная. Против Нади – не такая красавица, не шибко грамотная, но с детьми сошлась быстро. Может, как раз потому, что не было в ней заискивания, попыток строить из себя хозяйку или мать. – Одна беспредельная доброта, понимание детского горя… Мужа, робея, по-прежнему звала Виктором Петровичем, откликаясь на каждое приветливое и доброе слово смущенной светлой улыбкой. Но…сама себе не призналась бы, что из бабского сострадания сразу прониклась к нему ласковой и безоговорочной любовью.
Он же был доволен, что угадал в ней отзывчивое сердце. Конечно, обоим было не до ухаживаний: хлопот – полон рот, успевай, поворачивайся! Но совместная жизнь делает свое дело. Постепенно и он оттаял, после работы спешил домой, даже начал пошучивать, затеял какие-то пристройки к дому – вроде террасы. Что ж удивляться тому, что через год с небольшим Катя родила сына. И ведь чудное дело – работа, колготня, пузо на нос лезет, а Катерина прямо цветет! Соседки, перемывая косточки, только головой качали: «Удачно, видать, Катька замуж вышла, ишь, лётает, ровно ей шестнадцать годков!»
А еще через год Виктор Петрович умер. Инфаркт. Так запоздало, видишь, горе аукнулось. Да и в возрасте был, много старше второй своей жены. На похоронах Катя даже не выла, просто раскачивалась на табуретке из стороны в сторону, держа на руках маленького Витьку. Глядя на нее, безмолвной стайкой стояли у гроба еще пятеро – все девчонки…
