«Мои рассуждения как кривое зеркало, в котором я вижу полный бардак, отражающий нашу жизнь, – думал он за рулем. – Весь этот сумбур – ни что иное, как производная нашей жизненной суеты, которая, в свою очередь, производная наших проблем, которые мы пытаемся решить, несясь впереди паровоза, боясь остановиться, чтобы отдышаться и, быть может, сменить направление. А мы нет, мы несемся вперед, боясь, что не успеем, опоздаем, а ведь все это знак, знак свыше о том, что останавливаться уже поздно».
Рус повернул на Фонтанку, проехал по ней до Невского, повернул налево, выехал на Невский проспект и поехал в сторону Васильевского острова, где располагался его институт.
– Все, решено! – сказал себе Рус. – Назад дороги нет!
Дальше он ехал молча, внимательно следя за дорогой. Вдруг его подрезала какая-то светло-синяя машина.
– Эй! Ты что делаешь?! – крикнул он ей вслед. Да толку-то? Машина умчалась вперед по Большому проспекту, скрывшись из виду.
– Вот, тоже мне, умник, – сказал Рус, посмотрев в зеркало заднего вида и в боковое правое, чтобы перестроиться в правый ряд, – куда спешит? Так ведь можно и в аварию попасть.
Рус взглянул на часы в мобильнике и тоже поддал газу.
– Черт побери, я же на лекцию свою опоздал!
Он и сам втопил так, что подрезал пару машин, чтобы успеть проскочить на мигающий зеленый, что ему удалось сделать под громкие сигналы подрезанных им машин, уже остановившихся на светофоре. Рус повернул направо, проехал еще пару кварталов, повернул налево, остановился, припарковал машину и выскочил из нее как ошпаренный. Он пробежал мимо тусующихся и курящих у входа в институт студентов, которые нехотя посторонились.
– Добрый день, – сказал Рус охраннику, проходя к лестнице.
– А, это вы? – удивился охранник.
«Вот, блин, – подумал Рус, – сейчас начнет меня опрашивать да допрашивать, и я совсем опоздаю».
– А вы к кому? – спросил охранник.
– К себе я, – ответил Рус, побежав вверх по лестнице.
– Стой! Куда?! – закричал охранник, кинувшись за ним следом. Рус влетел на второй этаж и кинулся направо по коридору к тридцать второй аудитории. Он уже почти добежал до нее, как почувствовал на спине сильные руки охранника.
– Стоять! Не рыпаться! – строго сказал он и, взяв Руса за шиворот, потащил к выходу.
– Да что вы делаете?! – стал возмущаться Рус. – Я на лекцию опаздываю.
– Ничего, все опаздывают, – спокойно ответил охранник, – но порядок для всех один. Сначала пропуск, потом лекция.
– Да вы не понимаете, я новый преподаватель, а вы меня как преступника тащите, отпустите! – потребовал Рус.
– Разберемся, ты иди да помалкивай.
– Вот ведь система, твою мать, – сказал Рус, – ни на улице, ни в суде, ни на дороге, ну нигде нету никакого уважения к человеку! Кругом все друг друга чморят, пытаясь обмануть первыми, считая, что так и должно быть. Да не должно такого быть! – сказал Рус, повысив тон, и резким выпадом нырнул под руку охранника, вывернув ему руку за спину.
– Что ты делаешь, щенок?! – вскрикнул охранник.
– А ничего. Вы это кому? – удивился Рус, посмотрев по сторонам.
– Тебе, щенок!
– А тут нет щенка, – ответил Рус.
– Ты мне поговори, поговори, вот я тебе задам, когда вырвусь.
– А, вот вы, значит, как, угрожаете мне? – строго спросил Рус7, взяв его за шиворот и посмотрев в глаза охраннику взглядом Седого – полным адского холода, в котором Рус жил последние годы изо дня в день, – и намерения охранника сразу же изменились, потому что он почувствовал скрытую силу Руса, силу его воли решать, о которой Рус пока и не догадывался.
