На этот вопрос ответа у Ухряка не было. А ведь он и сам ломал над этим голову на всем протяжении пути от Раздрызга до родимой деревни. Действительно, что в нем такого особенного? Ничем он из прочих орков не выделяется, никакими деяниями героического характера не отметился. Живет так, как жил его отец, то есть такой жизнью, каковую Вандал всячески порицал. Недаром же уже многие века из уст в уста передаются слова великого полководца: если правая рука искушает тебя поработать, отруби ее к той-то матери. Вандал, пророк и мудрец, полагал, что руки орку нужны для трех дел: держать секиру, загребать эльфийское добро в мешок, и чтобы было, чем кружку с пивом подцеплять.
И тут, пожалуй, в словах Эгура была правда. Ухряк вынужден был признать, что его образ жизни был крайне недостойным, и Вандал бы его за честный труд по головке не погладил.
– Не знаю, почему я, – пожав своими огромными плечами, честно признался Ухряк. – Может, духи предков увидели во мне что-то, что сокрыто от меня самого?
Физиономия Эгура отразила сомнение, но он смолчал. Вместо этого предложил:
– Расскажи, о каком знаке ты говоришь.
Ухряк, сбиваясь от волнения, поведал праздному орку о том, как нашел в траншее древний шлем, точь-в-точь как тот, что красовался на голове каменного Вандала.
– Ну, это могло быть случайностью, – заметил Эгур. – А где тот шлем?
– Я его у монумента оставил, – ответил Ухряк.
– Понятно, – кивнул головой праздный орк. – Даже не знаю. Как-то слабовато для знака.
– Это только первый, – произнес Ухряк.
Эгур вытаращил глаза и уставился на него с безграничным изумлением.
– Что? – простонал он, невольно подступая ближе к собеседнику, и даже забыв, что того следует опасаться. – Что значит – первый?
– Первый знак, – пояснил Ухряк.
– А что, был и второй?
Ухряк рассказал о том, как отвалившийся от статуи топор образовал на гранитной руке воителя указующий перст.
– Надо же, – взволнованно произнес Эгур. – Вот это уже серьезно.
– Был еще и третий знак, – сообщил Ухряк, очень довольный тем эффектом, который его слова произвели на праздного орка.
– Что? – подпрыгнул Эгур. – Еще и третий? Да ты брешешь!
– Чтоб мне с эльфом побрататься, если хоть слово выдумал! – решительно заявил Ухряк.
– Мать моя! – воскликнул Эгур. – Ну, давай, давай, выкладывай! Скорее!
Ухряк рассказал ему и о том, как обратился с вопросом к каменному Вандалу, и получил на него ответ. Правда, посредником в общении выступил какой-то старик с ослом, но так ли это важно? Ответ-то явно исходил от самого Вандала, только тот, в силу объективных причин, не мог дать его лично.
– Подожди-ка, – перебил его Эгур. – Говоришь, старик вел осла?
– Да, старого такого, облезлого.
– А ведь это тоже знак! – поднял палец вверх Эгур, и многозначительно подмигнул собеседнику. – Уже четвертый!
– Осел тоже знак? – удивленно переспросил Ухряк.
– Конечно! Разве ты забыл ту легенду о Вандале, когда он разграбил монастырь благочестивых эльфийских дев исключительной непорочности?
– А, помню! Конечно, помню! – воскликнул Ухряк, хлопнув себя по лбу широкой потной ладонью. – Это когда Вандал ехал на своем боевом волке по территории монастыря, а перед ним бежал ослик. И все сочли это знаком свыше.
– Да нет, другая легенда, – поправил его Эгур. – Это когда Вандала с его воинами в том монастыре окружили, и он пришел на переговоры к эльфийскому генералу. И, не успев зайти в шатер, обозвал того генерала ослом, а потом еще про маму генеральскую много шокирующей правды вывалил во всеуслышание. Об этом еще эпическая песнь имеется, называется: «Обтекающий эльф».
